Станислав Бахитов - Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Конечно, как отмечал еще П. Абеляр, в любом учении и в любом принципиальном споре есть некая доля истины, в чем легко убедиться, взглянув на нашу экстрактивную олигархию. Трудно найти вторую такую страну, где 1 % населения контролирует более 70 % собственности. Но в целом искусственность, политическую ангажированность и антиисторичность данной конструкции зарубежных авторов видно сразу. Так, политические и экономические институты СССР данные авторы считают в высшей степени экстрактивными, хотя любой нормальный трудящийся гражданин, успевший повзрослеть еще в советское время, мог бы сказать, что настоящая олигархия возникла именно в постсоветском пространстве. И здесь сама собой напрашивается мысль, что выход из сложившейся ситуации (во всяком случае, в России) следует искать не столько в плюрализации собственности, сколько в ее обобществлении. Говорить о плюралистичности той же Южной Кореи или Сингапура второй половины 1970-х годов, несмотря на успехи рыночной экономики, вообще не приходится. Да и современные США отличаются высокой степенью олигархичности и в политике, и в экономике, к тому же конфликтов там сейчас более чем достаточно. При этом среди альтернативных гипотез, которые рассматривают Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсон, мир-системный анализ вообще не упоминается.

Но особенно наглядно ангажированность данных авторов проявляется при выявлении ими исторических причин отсталости черной Африки, где главная роль отводится работорговле, а главными и практически единственными виновными называются африканские царьки: «В большинстве африканских стран существенная прибыль, которую приносила работорговля, приводила не только к увеличению ее масштабов и к тому, что права собственности защищались все хуже, но и к постоянным военным конфликтам и, следовательно, разрушению даже тех немногих институтов, что еще работали. В течение нескольких веков любой процесс централизации государства всегда рано или поздно поворачивал вспять, и в конечном счете попытки многих африканских стран построить централизованное государство так и остались безуспешными. Хотя иногда на почве эксплуатации выгодной работорговли в Африке все же появлялись сильные государственные образования, их власть была основана на вооруженном насилии и грабеже» [1, 133–134]. При этом Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсон считают, что большинство эпизодов военного вмешательства европейцев в африканские дела происходило под предлогом борьбы с рабством [1, 289].

Впрочем, даже если оставить в стороне «огромные прибыли» африканских царьков, которым платили за рабов стеклянными бусами, ромом, яркими тканями и т. п., то в любой торговле помимо продавца есть еще покупатель. А покупателями в африканской работорговле были как раз западные купцы из «инклюзивных» либеральных стран. В этом отношении значительно более историчным выглядит взгляд на развитие африканской работорговли того же И. Валлерстайна: «Рабов покупали по низкой непосредственной цене (цена производства предметов, которые давали в обмен за них) при отсутствии обычных скрытых издержек. То есть тот факт, что увоз человека из Западной Африки понижал производительный потенциал региона, обладал нулевой стоимостью для европейского мира-экономики, поскольку район не охватывался его системой разделения труда. Конечно, если бы работорговля полностью лишила Африку всех возможностей для дальнейших поставок рабов, тогда Европа столкнулась бы с реальными издержками. Но исторически до этого дело никогда не доходило. Но как только Африка стала частью периферии, реальная стоимость рабства в терминах производства прибавочного продукта в мир-экономике выросла до такого размера, что стало гораздо дешевле использовать наемный труд, даже на сахарных и хлопковых плантациях, что и произошло в XIX веке в Карибском бассейне и в других регионах использования рабского труда» [20, 48–49]. Никакой либеральной романтики борьбы с рабством, чисто бизнес. Рабы в большом количестве погибали во время транспортировки через океан, эксплуатировать их на месте в качестве работников на африканских плантациях оказалось дешевле.

Надо сказать, что далеко не все защитники современного либерального капитализма столь откровенно политически ангажированы, как Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсон. Так, известный маркетолог Ф. Котлер пишет: «Мы должны использовать инструменты планирования, внедрения, мониторинга и контроля социального маркетинга. Цель социального маркетинга – изменить или поддержать модели поведения, которые приносят пользу людям и обществу» [73, 38]. Правда, и у него проблемы африканских стран связаны не с колониализмом или разделением труда и доходов в миросистеме, а с господством там диктаторских режимов, преобладанием однопартийных систем и «социалистических» (?!) экономик [73, 31]. Сам Ф. Котлер вслед за П. Кольером предлагает использовать для помощи самым бедным странам различные инструменты: от международных льгот до военного (?!) вмешательства [73, 33]. Одним из способов сокращения бедности, по его мнению, может стать сокращение числа детей в бедных семьях, вплоть до проводимой до недавнего времени в Китае политики «одна семья – один ребенок» [73, 28–29]. Однако, как показывает опыт России, такое сокращение далеко не всегда приводит к уменьшению бедности, вдобавок проблемы нередко просто откладываются на будущее, когда состарится экономически активное поколение.