Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Еще снисходительнее относится простой человек к предложению врожденных или старческих кинедов. Можно сказать без преувеличения, на-пр<���имер>, что три четверти банщиков за деньги соглашаются быть активными педерастами, пассивными же бывают только некоторые из них 36.

Хотя нельзя сказать, чтобы русский венеролог всецело одобрял банную проституцию, но его замечания вполне согласуются с его же полемичным восхвалением легализованных (гетеросексуальных) борделей в царской России 37. С чувством определенной гордости В.М. Тарновский писал, что в России «педерасты» меньше, чем в европейских столицах, подвергаются шантажу. Этот факт он объяснял наличием артели, в которой ему виделся источник поддержания общественного порядка.

Здесь, в Петербурге, вознаграждение кинеду почти одинаково с платою проститутке; при этом шантаж со стороны банщиков, живущих артелью и поровну делящих прибыль, — немыслим; надзора — никакого 38.

В русских банях, согласно В.М. Тарновскому, аморальные отношения были скрыты от публики, и те, кто оказывался в состоянии снять отдельные номера в лучших из подобных заведений, не подвергал риску свою репутацию. Круговая порука и взаимный надзор, характерные для артели, заставляли продажных кинедов быть честными и услужливыми 39. Однополое влечение мужчин из высших слоев, удовлетворяемое муж-чинами-проститутами, оставляло общество безразличным и воспринималось как нечто социально безвредное, по крайней мере, до той поры, пока сексуальная сделка не выходила за порог номеров дорогих городских бань.

Окончание XIX и начало XX века было временем быстрой социальной трансформации в России. Перемены наложили свой отпечаток и на однополые отношения. Отмена крепостного права в 1861 году и индустриализация 1880—1890-х годов вызвали прилив в крупные города больших масс народа (преимущественно мужчин, но не только), нуждавшихся в работе. Существенная часть приезжих прибывала только на время или на сезон; у многих оставались в деревнях жены и семьи. Кто-то оседал, закладывая основу городского пролетариата Петербурга, Москвы и ряда других промышленных центров. Жилые помещения для рабочих были переполнены. Большинство обитало в бараках и ночлежках. Порой в одну комнату набивалось множество постояльцев. Случалось, одну постель делили несколько человек, множество работников поселялись непосредственно у хозяина и прямо в мастерских 40. Быстрая поступь индустриализации в России сопровождалась ростом числа городских рабочих — мужчин, не имевших ни жилья, ни денег, чтобы остепениться. В Москве при царском режиме число молодых мужчин-рабочих сексуально активного возраста значительно превосходило число женщин. Мужчины ютились в одном помещении, и это лишало их возможности завести семью или привезти из деревни жену и детей 41. Хотя традиционные формы патриархальной солидарности и взаимного контроля вроде' артели и землячества сохранялись и в городе, они далеко не всегда способствовали поддержанию гетеросексуальности деревенской жизни, как это происходило в деревне. В промышленных центрах России мужчины находили удобные случаи для сексуального выражения потребности друг в друге. Используя открывшиеся возможности, они трансформировали традиционную модель взаимного мужского эроса русской маскулинности. Зародилась городская гомосексуальная субкультура.

Гомосексуальная субкультура начала зарождаться в конце XIX века в двух столицах по мере роста и усложнения жизни в них. Она присваивала сексуализированным городским улицам собственные названия, изобретала для контактов и общения свои ритуалы, знаки и жесты, особый язык. Были выработаны поведенческие роли для участников гомосексуального действа, часто основанные на рыночных принципах мужского секса. В частном закрытом пространстве и домашней обстановке эта субкультура просто расцветала. На окраинных улицах, в квартирах и банях некоторые мужчины-гомосексуалы достигали предельной интенсивности переживаний и удобств от взаимной мужской сексуальности и мужской проституции. Другие использовали изолированные от внешнего мира уголки для создания эмоциональной общности, творили поэтику и историографию гомосексуальности, воспевали культуру сексуально-гендерного диссидентства. Исследование «гомосексуальной географии» Петербурга-Петро-града-Ленинграда и Москвы, семиотики субкультуры и соответствующего домашнего интерьера поможет определить то общее и различное, что было присуще гомосексуальным практикам в царской России и СССР.