Марк О’Коннелл - Искусственный интеллект и будущее человечества

Это была ее модель человека в освобожденном будущем, ее видение формы существования, в которую в один прекрасный день смогут загрузить человеческий разум (включая ее собственный разум и разум Макса) – содержимое отсоединенных голов в дьюарах «Алькора», человеческих жизней, ожидающих воскрешения в холодильнике. Это было предположение Наташи о новой жизни в сверкающем антропоморфном роботе с нанотехнологической системой хранения разума, с мгновенным воспроизведением данных и скоростью ответа, со встроенными индикаторами производительности.

Не было ли в таком видении полностью механизированного тела, покрытого непроницаемой оболочкой технологий, отражения мечты Наташи и импульсивного отказа от слабости и смертности ее собственного тела?

– Если наше тело выйдет из строя, – рассуждала она, – нам придется заиметь еще одно. Вы можете умереть в любой момент, но это совершенно не нужно и неприемлемо. Как трансгуманиста меня не заботит смерть. Я не терпима к ней, я зла на нее. Мы постоянно обеспокоены смертностью, всю жизнь мы ощущаем дыхание смерти.

Я не мог не согласиться – с этим невозможно смириться, это всегда было и будет причиной нашего отрицания самих себя. Разговор с Наташей напомнил, что именно в трансгуманизме всегда казалось мне таким волнительным – его принцип, что каждый из нас словно в тюрьме, словно приговорен к смерти. И необычность утверждения трансгуманизма в том, что технологии смогут спасти нас, освободить от этого приговора. Все это сложно свести воедино.

Эти предположения о криоконсервации и механизмах, управляемых разумом, казалось, зависли где-то между технологической надеждой и ужасом смерти. Не могу даже подумать, что это может быть правдой. Но также мне сложно поверить и в наш мир – реальный мир с невероятными технологиями, экономикой, системой массового помешательства, головокружительным подавлением веры, невообразимыми нововведениями и варварствами.

Насколько мне известно, сегодняшний мир не был хоть сколько-нибудь ожидаем, и все же мы здесь. Так я размышлял, пока сидел в аэропорту Феникса перед посадкой на рейс в Сан-Франциско. Я еще не отошел от перелета из Дублина и находился в состоянии прострации. Не были ли технологии на самом деле стратегией обезличивания? Разве все это – социальные сети, Интернет, воздушные путешествия, космическая гонка, телеграф, железная дорога, изобретение колеса – не является древнейшим стремлением человечества преодолеть самих себя, избавиться от тел, оторваться от пространства и времени?

Такие мысли роились в моей голове после дня, проведенного среди крионированных тел, и разговора с Максом и Наташей. В Сан-Франциско мне предстояла встреча с человеком, который работал над окончательным преодолением природы. Я направлялся к нейробиологу, чей долгосрочный проект был посвящен загрузке человеческого разума в машины – будущему, на которое надеялись цефалоны в «Алькоре».

Вот как все происходит. Вас укладывают на операционный стол в ясном сознании, но полностью обездвиженным. К вам, кланяясь с церемониальной формальностью, приближается человекоподобный робот. Ловкими движениями машина последовательно удаляет заднюю поверхность вашего черепа и аккуратно прикасается тонкими и нежными, словно паучьи лапки, пальцами к липкой поверхности вашего мозга. В этот момент у вас могут возникнуть сомнения. Отбросьте их, если сможете. Пути назад нет. Вы уже по уши увязли в этом.

Машина сканирует химический состав вашего мозга рецепторами высочайшего разрешения на своих пальцах, передавая данные на мощный компьютер на другой стороне операционного стола. Она погружает пальцы в мозг, сканируя все более глубокие слои нейронов и создавая трехмерную карту бесконечно сложных связей, одновременно генерируя код для моделирования их активности на компьютере. Как только работы будут завершены, другой механический придаток, менее тонкий, менее деликатный, удалит отсканированный мозг и поместит в контейнер для последующей утилизации отработанного биологического материала.

Он больше вам не понадобится.

В какой-то момент вы осознаете, что находитесь вне своего тела. Вы наблюдаете с грустью, или даже с ужасом, или с отстраненным любопытством за сокращением спазмов тела на операционном столе – последних бессмысленных конвульсий плоти, отжившей свой срок.

Жизнь животного на этом заканчивается, а жизнь машины – начинается.