В случае же, когда категорий четыре (богатые белые и так далее) или больше, возникает еще больше проблем. Иногда состоятельное белое меньшинство может поддерживать неэффективно низкий уровень налогов (и, значит, низкий уровень обеспечения общественных благ), опираясь одновременно на поддержку бедных белых, разыгрывая этническую карту, и поддержку богатых черных, в чьих экономических интересах политика низких налогов [66]. При этом бедные черные фактически исключены из процесса, определяющего экономическую политику, и все больше склонны видеть основных обидчиков в “национально чуждом” богатом меньшинстве. Так, израильская политика, направленная на создание палестинских “стейкхолдеров мирного развития” – слоя палестинцев, чье благосостояние напрямую связано с туризмом и торговлей, иными словами, миром и отсутствием терактов, – одновременно создавала еще больший слой палестинцев, чувствующих и классовую, а не только этническую ненависть. “Избирателей ХАМАС”, одним словом.
Казалось бы, чего проще: национальное разнообразие влечет раздробленность правительства, неспособность разных фракций договориться и эксплуатацию ловкими политиками этой неспособности. Однако экономическая политика плоха и в тех странах, где, несмотря на большую национальную разнородность, у власти находится одна этническая группировка. Дело в том, что возможность проводить границы симпатий у граждан по этническим линиям есть у политиков всегда. Этнические конфликты могут уходить корнями в глубь веков, но это не значит, что они сами по себе определяют политическое поведение индивида. Заставить гражданина видеть все в “национальном свете” – это то, что пытаются сделать и диктаторы, управляющие по принципу “разделяй и властвуй”, и демократические политики. Есть исследователи, которые считают, что даже разделение на хуту и тутси, приведшее в конце прошлого века к одному из самых кровавых конфликтов в африканской истории, было изначально чисто политическим: его придумала бельгийская колониальная администрация, чтобы облегчить управление колонией.
Гарвардские экономисты Эд Глейзер и Андрей Шлейфер описали общую тактику политиков, избиравшихся в мэры американских городов и в президенты африканских стран в XX веке [67]. Опираясь на одну этническую группу – ирландцев в Бостоне или чернокожих в Детройте, – они в буквальном смысле выдавливали другие этнические группы из своих городов, уменьшая таким образом количество избирателей, которые поддерживали их оппонентов. Глейзер и Шлейфер назвали эту стратегию “эффектом Керли” по имени бостонского мэра, прославившегося в первой половине ХХ века. Впрочем, эффект мог бы носить имя Колемана Янга, мэра Детройта, опиравшегося в политике на беднейших черных избирателей, или даже зимбабвийского президента Роберта Мугабе, с успехом выдавливавшего из своей страны белых фермеров. О том, что такая политика всякий раз приводила к экономическому упадку, можно, наверное, и не говорить.
В России в 2005 году на выборах в Мосгордуму партия “Родина” попыталась превратить экономический по существу конфликт – между москвичами и приезжими – в межнациональный. В марте 2006 года мэр Москвы Юрий Лужков после гибели 62 человек под обрушившейся крышей Басманного рынка обронил фразу “Ни один москвич не пострадал” – еще один пример риторики, скрыто направленной на превращение экономических противоречий в политические. Вопрос о компетентности тех, кто следил за соблюдением правил эксплуатации здания, становится менее важным, если оказывается, что пострадали в результате этой некомпетентности “чужие”. У такой тактики, помимо очевидных политических преимуществ на местном уровне, есть и оборотная сторона. Чем явственнее звучит подобная риторика в одном округе или пропаганда ценностей титульной нации на федеральном уровне, тем легче местным политикам, которые опираются в своем “домене” на этническое меньшинство. Кто будет следить за качеством новопостроенных дорог, когда “они против нас”?
В США во второй половине ХХ века политики не имели возможности открыто апеллировать к этническим чувствам, во всяком случае, к разделу по линии “белые – чернокожие”. Выступить с небольшой речью на испанском не вредило: это началось еще с Жаклин Кеннеди во время избирательной кампании 1960 года. А вот говорить “они против нас”, имея в виду какие-то этнические группы, было практически невозможно: избиратели раз за разом наказывали тех, кто этим занимался. Однако талантливый политтехнолог найдет обходной путь. В 2000 году Джон Маккейн, сенатор от американского штата Аризона, имел хорошие шансы выиграть праймериз в Южной Каролине. Одна из групп поддержки его оппонента распространила листовку, в которой сообщалось, что “Джон Маккейн – отец цветного ребенка”.
Читать дальше