Олег Лейбович - «Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Партийный журналист Михаил Данилкин был одним из людей, пытавшихся из подручного материала сформулировать свой собственный взгляд на советскую действительность. Более того, он переносил свои оценки и суждения на бумагу, придавая им литературную форму. Он вел напряженный мысленный диалог со Сталиным, предлагая тому либо оспорить, либо принять их. Он хотел просветить власть. Та ответила арестом, приговором, лагерем и неполной реабилитацией, но сохранила тексты. Знакомство с ними ставит перед нами вопрос: в какой исследовательской парадигме можно с достаточной степенью аутентичности интерпретировать взгляды М.Т. Данилкина? 20 лет назад, когда мы только подступали к этой теме, нам казалось, что мы имеем дело с явлением советской общественной мысли. Сейчас этот подход представляется нам упрощенным и наивным.

Общественная мысль возможна в условиях, когда существует организованная автономная от власти публичная сфера, которая «опирается на: 1) разного рода негосударственные организации и институты (салоны, литературные и дружеские общества, кофейни и чайные дома, клубы, масонские ложи и т. д.), обеспечивающие выработку новых форм социальности; 2) газеты, журналы, книги, циркуляция которых обеспечивает коммуникацию внутри публичной сферы» [10].

Иначе говоря, общественная мысль есть там, где существует независимое от власти общественное мнение. Историки идей в связи с этим указывали на Францию старого порядка в канун революции: в ней сложился круг образованных людей, не связанный ни с двором, ни с церковью. Посетители кофеен, члены литературных объединений, читатели запретной и полузапретной литературы, свободные от обременительного каждодневного труда, – они и образовывали то, что в будущем назовут обществом. «Разумеется, “общество” во Франции восемнадцатого века не существовало в сколько-нибудь связной форме; а в той мере, в какой оно все же существовало, оно было отстранено от прямого участия в политике» [11]. Такая отстраненность и позволяла свободно резонерствовать по поводу властных практик и институтов. Хотя эти дебаты воодушевляли только малочисленную интеллектуальную элиту: адвокатов, журналистов, литераторов и издателей, они формировали то, что называлось «духом времени», подчинявшим идеям Просвещения умонастроения многих и многих людей. Подлинный XVIII в. во Франции – это «годы господства общественного мнения» [12]. Заметим, что в толщу третьего сословия они не проникли [13].

В России XIX в. общественное мнение только формируется. В эту эпоху отечественные интеллектуалы устанавливали границы между собой и государством. Вначале речь шла только о личном достоинстве, защиту которого нельзя было никому перепоручить. Позднее – об общественных интересах, которые расходились с династическими, более того, казались им противоположными. Русская общественная мысль по своей природе была первоначально мыслью оппозиционной. Она группировалась вокруг проклятых вопросов русской действительности: крепостного права, принципа самодержавия, личного и сословного неравенства [14]. Пройдет много лет, прежде чем критика государственного быта вызовет к жизни антикритику, равную по интеллектуальному содержанию [15]. Философские и литературные споры долгое время заменяли в России открытую политическую борьбу, вернее, оттесняли ее в сумрачную область, где против тайных обществ воевала тайная полиция, где пересекались государственные репрессии и революционный террор. В идейной борьбе проговаривались будущие социальные конфликты. Люди XIX в. много публиковали, несмотря на цензуру, еще больше писали. Что самое главное, они сохраняли свои архивы. У историков нет недостатка в источниках для того, чтобы обсудить социальную обусловленность взглядов Владимира Соловьева или Николая Чернышевского, обнаружить следы взаимовлияний или приписать те или иные идеи к какой-либо интеллектуальной традиции.

В последние десятилетия перед революцией русская общественная мысль представляет собой многоцветную панораму самых разных идейных течений.

Советская эпоха была совсем иной. Рожденная революцией власть не признавала ни партикулярных интересов отдельных социальных групп, ни тем более независимого общественного мнения. Она претендовала на то, чтобы быть источником знаний, главным просветителем, мерилом нравственности и законодателем художественных вкусов. «Партия наша – это наука, – писал инструктор ЦК КПСС профессору А. Любищеву, – и они между собой неразделимы» [16].