Виталий Сандуков - Выиграть жизнь

Особый интерес индейцы проявили к моей бороде, поскольку сами густой растительности на теле практически не имеют, и… к наручным часам. Нужно признаться, что механические часы "Амфибия" Чистопольского завода были на мне не случайно, они все больше нравятся мне, так как в отличие от других навороченных хронометров от экспедиции к экспедиции оплачивают все счета, выставляемые им дождем и ветром, перепадами температур и давления.

Уместно рассказать один случай, связанный с часами и произошедший накануне экспедиции в неофициальной столице Амазонии, маленьком городке Пуэрто-Аякуче. Был теплый вечер, и мы сидели в уютном ресторанчике аэропорта, куда зашли отведать национальную кухню, а заодно и отблагодарить ужином местного чиновника. Он организовал нам встречу с влиятельной персоной, от которой зависело очередное разрешение властей на законное передвижение в глубь национального заповедника. Закуска была на редкость вкусна и экзотична: местная рыба под муравьиным соусом.

– Нравится? – интересуется чиновник, наблюдая, как я вживаюсь в роль муравьеда.

– Очень.

– Вкуснее, чем в России?

– Конечно, – отвечаю я, освобождаясь с помощью зубочистки от хрустящих останков насекомых, – конечно, нет!

– О, да вы патриот?

– А вы догадались, что я патриот, исключительно по тому, что я предпочитаю муравьям, скажем, борщ или пельмени?

– Да нет, но я вижу на вас и часы советские, кстати, можно посмотреть? – Повертев "Амфибию" в руках, латиноамериканец одаривающим жестом снимает с запястья свои "Сейко" на дорогом позолоченном браслете и хитро прищуривается, – махнемся?

– Только во имя дружбы народов, – отвечаю я, но, отведя в сторону его руку, протягивающую мне часы, заканчиваю начатое предложение, – и только после нашего возвращения из сельвы. Я не хочу, чтобы после первого же порога на реке на моей руке красовался блестящий кусочек металла. Приятель не скрывает своей досады.

– Уж не хотите ли вы сказать, что советская техника и электроника лучше?

Отправив в рот кусок рыбы, молча пожимаю плечами.

– Ну, разве что она сделана в КГБ, – не унимается собеседник, опрометчиво решивший меня "завести".

Делаю большой глоток пива и улыбаюсь.

– А вы случайно не сотрудник этой организации? – донимает жертва "холодной войны"?

– А что, возможны варианты ответа, которые вас успокоят? – дразню настырного собутыльника.

Почувствовав, что его юмор принимает темную окраску, собеседник пытается перевести все в шутку.

– А я вот разведчик, смотрите, видите у меня что есть. – Он достает из внутреннего кармана пиджака диктофон. – Видите, какой маленький шпионский аппарат. Нажму вот эту кнопочку и все, о чем мы говорим, будет записано и доложено. – Показывая мне диктофон, он победно оглядывает присутствующих за столиком и наигранно хохочет.

– А почему такие сложности, – решив отбить у простодушного собеседника всяческое желание к подобным шуткам, спрашиваю я серьезно. – Мне, например, даже и записывать не нужно, главное, чтобы на мне были мои часы. Все, что нужно и кому это в Москве нужно, сейчас слышат…

Больше вообще никаких вопросов я от него не слышал.

Но вернемся в джунгли. В очередной раз, ощутив сполна всю бесплодность попыток объяснить индейцам, что же это такое, а главное, зачем они нужны, я просто отдал часы им в руки и стал наблюдать. Индейцы садились на корточки и подолгу зачарованно наблюдали за движением секундной стрелки. Я предложил им приложить часы к уху, и с тех пор очередной желающий подержать их просил дать ему "тих-тих". Однажды я ушел с охотниками в сельву на двое суток. Когда мы вернулись ко мне подошли два молодых воина Каракуа и Пэнау. Их лица были полны скорби. Они взяли меня под локти и, молча, подведя к месту, где я жил, так же молча отошли. На одной из жердей висели привязанные тонкой лианой часы, оставленные мной перед уходом на запястье Пэнау. Я обернулся к индейцам, но они отвели глаза, а некоторые даже повернулись ко мне спиной. Достаточно было посмотреть на циферблат, чтобы все понять. Механические часы, исчерпав завод, остановились, и индейцы, вероятно, предвидя мое горе по поводу безвременной кончины "тих-тих", благородно оставили меня наедине с "покойным". Каково же было их ликование и мистический трепет по факту оживления мною часов спустя минуту.

Чередовались дни и ночи. Мы учили друг друга всему, что нам было неизвестно. Я учил их язык, обычаи, песни, изучал их оружие, нехитрую утварь и приемы ее изготовления, а они не упускали момента, чтобы "вытянуть что-то" из меня.