Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 15

В подобном же упущении виновны Ланге, Гельмгольц, Цолльнер и все без исключения крупные исследователи, защищающие подобную точку зрения. Для нашей цели достаточно установить, что предполагаемые следствия бессознательных заключений до тех пор не смогут дать никакого доказательства существования бессознательной психической деятельности, пока не будет приведено доказательство невозможности или преобладающей невероятности всякого другого понимания, а этого условия до сих пор не выполнил никто. Это правильно относительно упомянутых выше оптических явлений; это правильно также относительно веры в существование внешнего мира, наличной уже в самом раннем возрасте, когда ее приписывают бессознательной индукции; а также относительно понимания всякого возврата данной мысли при воспоминании, как следствия бессознательного процесса, столь же продолжительного и запутанного, как тот, который мы иногда проходим, нащупывая памятью прежнее переживание и переходя от одной мысли к другой. Таково понимание Гартмана, того же воззрения держится, по-видимому, и Маудсли. Только без дальнейших рассуждений понимая каждую из таких выплывающих в нас мыслей, не являющихся следствием преднамеренного и обостренного искания, как продукт бессознательной душевной деятельности, он может придти к заключению, что «важнейшая часть душевной деятельности, существеннейший процесс, от которого зависит мышление, состоит в бессознательной деятельности души».

Маудсли и Ульрици приводят в пользу бессознательных душевных явлений еще другую группу фактов. Часто случается, что мы, занятые какими-нибудь мыслями, не обращаем внимания на окружающее. Оно, по-видимому, в этом случае не пробуждает в нас никакого ощущения, и, однако, последствия показывают, что мы обладали действительными ощущениями. Сюда же относятся истории, подобные известному рассказу Кольриджа о служанке, которая в лихорадочном бреду делала длинные цитаты на еврейском языке, которых она не понимала и не могла повторить в периоды здоровья, но которые она прежде слыхала громко произнесенными, когда жила у одного ученого.

Ульрици приводит некоторые другие замечательные примеры родственных явлений. «Довольно часто, говорит он, случается, что кто-нибудь беседует с нами, мы же рассеянны, и в данный момент не знаем, что именно он говорит; но моментом позже мы овладеваем собою, и в наше сознание вступает то, что мы слышали. Мы проходим улицу, не замечая видимых нами вывесок и выставленных на них имен и объявлений; мы не могли бы непосредственно воспроизвести ни одного из этих имен, и, однако, встретив его где-нибудь в другом месте, может быть, несколькими днями позднее, мы припоминаем, что мы уже видели его на вывеске. И тут мы, значит, должны были иметь зрительное ощущение не менее полное, чем всякое другое из сознаваемых нами непосредственно, и, однако, мы его не могли припомнить. Точно так же мы часто многими днями позже вспоминаем о сделанной нами в письме или в разговоре ошибке, которой во время самого писания мы не сознавали. И тут я должен был видеть неправильно написанное слово и вполне получить зрительное ощущение; но так как во время писания я был сосредоточен только на записывании мыслей и на связи выражающих их слов, то я не заметил ошибки в начертании, т. е. неправильного письменного знака. Однако, чувственное ощущение моя душа получила тогда же, и когда я больше не подставляю под него записываемых мыслей, а рефлектирую о действительно написанных словах, в мое сознание входит полученное мною чувственное изменение неправильно написанного слова».

Легко заметить, что эти и подобные доводы бессильны, если ими хотят обосновать бессознательную душевную деятельность, понимаемую в нашем смысле. Признание бессознательных психических явлений не есть единственная гипотеза, объясняющая приведенные факты. Для объяснения первого и третьего из примеров, взятых у Ульрици, достаточно признать, что нечто было ощущаемо сознательно, а затем возобновлено в памяти, и при этом втором выступлении явление связалось с известными ассоциациями и другими душевными деятельностями, которые в первом случае, в силу некоторых обстоятельств, отсутствовали. В первом из примеров, слыша слова, не связывали с ними их значения, в другом, видя неправильно написанное слово, не связывали с ним никакой рефлексии о несоответствии его правилам грамматики. Случай с вывесками еще более прост. Он основывается на том, что не только восприятие памятью известного впечатления, но и его действительное возобновление связано с известными условиями, которые один раз отсутствуют, а другой раз находятся налицо. Позднейшее подобное явление вызывает предыдущее, согласно известному закону ассоциации идей, которого я, разумеется, не находил действующими пока не хватало необходимых условий.