Эрик Лор - Российское гражданство - от империи к Советскому Союзу

Постановление определяло девять различных сфер жизни, в которых граждане сталкивались с ограничениями, отныне упраздняемыми этим документом: вопросы водворения, жительства, перемещения внутри страны, приобретения прав собственности, вопросы предпринимательской деятельности, поступления на государственную службу, допуска в учебные заведения, участия в законотворческой деятельности и использования иностранных языков при обучении и ведении дел. Затем – на тот случай, если у кого-нибудь возникнут какие-либо сомнения, – другая статья вновь утверждала всеобщий характер постановления, объясняя, что оно отменяет не только законы и декреты, ограничивающие права граждан, но также любые административные распоряжения, приказы военачальников и юридические интерпретации, противоречащие основополагающему принципу: «Действие всех изданных до обнародования настоящего постановления административных распоряжений как гражданских, так и военных властей, в силу которых ограничивается пользование какими-либо правилами в зависимости от принадлежности к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности, прекращается».

Статья 9 расширяла действие постановления, отменяя законы и декреты, дискриминирующие иностранцев на основании их вероисповедания или национальности, за немаловажным исключением, сделанным для граждан или подданных воюющих с Россией держав [506]. А днем раньше, 19 марта 1917 года, в Петрограде состоялась крупнейшая в российской истории женская демонстрация, которая побудила глав Временного правительства дать женщинам право голоса. Когда 20 июля Временное правительство опубликовало новое положение о выборах, Россия формально стала первой в мире крупной державой, где женщины получили право голосовать и занимать выборные должности [507].

Реакция общества на постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» последовала незамедлительно. Чуть ли не на следующее утро как в официальных документах, так и в обыденной речи начал использоваться термин «гражданство» вместо привычного «подданства». Газеты – от социалистических левых до консервативных правых – публиковали длинные статьи в поддержку постановления. Для либералов оно означало воплощение в жизнь несбывшихся надежд революции 1905 года: все население страны превратилось в граждан, наделенных равными правами. «Новое время» и другие рупоры консерваторов указывали, что создание единого сообщества граждан – это ключ к новой мобилизации для обороны страны. Все, кроме крайне правых, хвалили правительство за то, что оно положило конец несправедливым ограничениям прав евреев. Постановление сопровождалось декларацией намерения отменить все отличия в юридическом статусе, основанные на принадлежности к различным сословиям. В целом принятие данного документа стало естественным финалом пути к появлению единого «гражданства», определяемого как равенство прав и обязанностей всех причастных к государству лиц перед законом, – пути, важные шаги по которому были сделаны в эпоху Великих реформ и позднее, в 1905–1906 годах. Разумеется, воплощение этого, касавшегося всего общества, постановления требовало отмены значительной части существовавших на тот момент законов и правил.

Обращение с «гражданами враждебных держав» показывает, как повысилась важность границы между гражданами государства и иностранцами с принятием постановления. Общим правилом стала немедленная отмена всех законов, ограничивавших права российских граждан, в то время как многие ограничения прав иностранцев остались без изменений. Так, уже 11 марта 1917 года правительство аннулировало пятнадцать законов военного времени, которые ограничивали права немецких «колонистов», обладавших российским гражданством. Тысячи находившихся в российском подданстве немцев и евреев, высланных по приказу военных властей из прифронтовых зон и других регионов во внутренние провинции страны, начали возвращаться домой [508]. Военные противодействовали этому и сумели вынудить правительство издать 21 апреля постановление, согласно которому местные чиновники должны были получать у военных властей разрешение на возвращение каждого такого лица в районы, находившиеся под властью органов военного управления [509]. Однако создается впечатление, что эти указания повсеместно игнорировались – многие тысячи гражданских лиц, находившихся в российском подданстве, возвращались по домам, без сомнения, воодушевленные как заявлениями о конце всякой дискриминации по признаку вероисповедания и национальности, так и неуверенностью в том, каков же их новый статус, которую обнаруживали многие местные чиновники. Для сравнения: власти, по-видимому, с большим успехом удерживали депортированных граждан враждебных государств на местах, куда те были интернированы; для проведения такой политики тоже потребовалось решительное вмешательство военных [510].