Эрик Лор - Российское гражданство - от империи к Советскому Союзу

Более того, учитывая, что большинство эмигрантов из Российской империи покидали страну нелегально, с бумагами, не отвечающими официальным требованиям, логично заключить, что подавляющее большинство эмигрантов не имели документов с отметкой о «вечном запрете» на возвращение. Я не нашел свидетельств о какой-либо переписке российских чиновников, в ходе которой делалась бы попытка составить список нелегальных эмигрантов, лишенных документов, и добавить их имена к списку лиц, которым было «навечно запрещено» возвращаться в империю. В ежегодном докладе царю от 1891 года Министерство иностранных дел отмечало, что, поскольку большинство эмигрантов покидают страну, не имея надлежащего загранпаспорта, власти на деле просто неспособны определить подданство тех, кто возвращается [350].

Поэтому можно сделать вывод, что политика наложения вечного запрета на возвращение применялась лишь к небольшому меньшинству мусульман, колонистов и других эмигрантов [351]. Однако ничто из сказанного выше не означает, что эта политика была бессмысленна. Реэмиграция является существенным фактором в миграционной истории практически всех стран. Официальное неодобрение реэмиграции в Российской империи сделало ее почти по любым меркам гораздо более трудоемким и сложным предприятием [352]. Даже те эмигранты, кто, чтобы покинуть страну, заполнил все бумаги и заплатил все пошлины, могли по возвращении столкнуться с необходимостью заплатить штраф. Обычно эмигрантам приходилось каждые полгода уплачивать 15-рублевую пошлину за продление загранпаспорта. По окончании срока действия многократной визы пошлина возрастала до 60 рублей – суммы, уплатить которую могли лишь немногие [353].

Дифференцированное наложение запретов на возвращение показывает, как власти пытались направить эмиграцию в определенное русло таким образом, чтобы проводить демографическую политику в соответствии со своими этнонациональными и конфессиональными приоритетами. Основополагающий принцип этой стратегии заключался в том, что покидать страну должны были практически исключительно лица некоренного населения. Решали ли они уехать нелегально или договорившись с властями, их отъезд рассматривался как деяние, близкое к измене, и им не позволялось возвращаться. Отсюда следует, что с точки зрения властей судьба эмигрантов не входила в сферу государственных интересов.

Это отсутствие интереса было отмечено Министерством иностранных дел в докладе от 1887 года, включавшем краткое изложение первого большого обзора эмиграционной политики, составленного министерством [354]. В докладе откровенно описывались результаты такой политики. Заграничные консульства и посольства даже не считали, что удовлетворение потребностей и интересов эмигрантов – российских подданных за рубежом входит в круг их обязанностей. Когда министр иностранных дел обратился к сотрудникам этих учреждений с просьбой предоставить список российских подданных, находящихся в их юрисдикции, и сообщить о том, какие шаги предпринимаются для поддержки этих людей, во многих случаях сотрудники не могли даже примерно оценить количество таких подданных, не говоря уже об их потребностях. Министерство иностранных дел призывало изменить избранную консульствами стратегию подхода к проблеме, но, поскольку Министерство внутренних дел продолжало решительно возражать против предоставления помощи людям, нелегально покинувшим страну, прогресс в этой области был медленным [355].

Весьма характерно, что лишь после первой масштабной эмиграции этнических русских и украинцев – в Бразилию и Аргентину в 1890–1893 годах – оба министерства начали демонстрировать серьезную озабоченность судьбой эмигрантов после пересечения ими границы [356]. Как последовательно показывает переписка обоих министерств, эта волна эмиграции отличалась от предыдущих, поскольку включала многих русских и других представителей «коренного крестьянского населения». Несколько тысяч украинских, литовских, польских и русских крестьян отправились в Южную Америку, привлеченные обещанием бесплатной раздачи земли и государственной субсидии на переезд. Неразборчивые в средствах транспортные компании убеждали их отдать загранпаспорта, а затем бросали в странах назначения, где обещанная земля оказалась совершенно непригодной для обработки. Большинство потерпели неудачу в занятиях сельским хозяйством в субтропиках, испытывали нехватку денег для того, чтобы сделать необходимые вложения, и стали жертвой заболеваний и иных невзгод. Обнищавшие эмигранты обратились в российские консульства Южной Америки с просьбой о финансовой помощи для возвращения в Россию. Это спровоцировало ожесточенную дискуссию внутри российского правительства. Министр внутренних дел решительно возражал против предоставления какой бы то ни было помощи, заявляя, что подавляющее большинство этих эмигрантов покинули страну нелегально и их следует арестовать как преступников, а не снабжать деньгами на обратный путь. Тем не менее, учитывая масштаб трагедии и тот факт, что в данной ситуации страдали также и русские, Министерство внутренних дел уступило, запретив, впрочем, предоставлять помощь евреям [357]. Решение оплатить возвращение славян, однако отказать в такой же помощи евреям – лишь один небольшой пример того, что представляется последовательной общей эмиграционной политикой поощрения славян к возвращению в империю, но препятствования возвращению других эмигрантов или даже запрета на него. Министерство внутренних дел запретило также принимать назад немецких колонистов, утверждая, что им было позволено денатурализоваться и покинуть страну лишь при условии вечного запрета на возвращение в Российскую империю.