Эрик Лор - Российское гражданство - от империи к Советскому Союзу

Во-вторых, как до, так и после 1864 года некоторые группы иностранцев сталкивались с бóльшим количеством юридических ограничений, чем другие. Несмотря на заметное международное давление, евреям-иностранцам позволялось селиться в России лишь в отдельных, исключительных случаях, требовавших одобрения со стороны Министерства внутренних дел [212]. Те иностранные евреи, которые вошли в число таких исключений и получили разрешение на въезд в страну, не пользовались такими же правами, какими пользовались другие иностранцы, а сталкивались с множеством ограничений в отношении места проживания и экономической деятельности, с которыми мирились и евреи, находившиеся в российском подданстве. Из-за международных дипломатических дискуссий на данную тему это не было четко оговорено в законе – в особенности из-за дискуссий с Соединенными Штатами, настаивавшими на том, что все натурализованные американские граждане, в том числе и евреи, должны защищаться российскими законами так же, как и другие иностранцы [213]. В результате российским консулам было велено не указывать при выдаче виз евреям-иностранцам, что поселение возможно лишь в пределах еврейской черты оседлости. По дипломатическим соображениям власти предпочитали накладывать на таких людей ограничения не посредством формальных законов, а внутренними циркулярами, регламентировавшими административную практику [214]. И напротив, в то время как евреям, иезуитам, дервишам, китайцам и представителям других групп натурализация была запрещена, некоторые иные категории людей рассматривались в качестве желательных и получали преимущества при натурализации. Например, секретный царский циркуляр дал Министерству иностранных дел право не требовать обязательного пятилетнего проживания на территории империи при натурализации славян, оказавшихся в турецком подданстве [215].

В-третьих, хотя новые правила 1864 года и создали в теории единую национальную процедуру натурализации, на практике они не уничтожили огромных различий в этом процессе для разных социальных групп – по большей части потому, что включали требование, чтобы проходящие натурализацию люди «избирали свой род жизни» и были приписаны или причислены к российскому сословию или состоянию [216]. Для иностранных купцов вступление в российское торговое общество или купеческую гильдию, вероятно, все еще оставалось с точки зрения прав и юридического статуса более важным, чем формальное обретение гражданства [217]. Тем более верно это было для иностранной знати. И для тех, и для других момент получения реального доступа к правам и привилегиям – подлинная «натурализация» – оставался моментом вхождения в российское сословие или обретения определенного положения. Более того, иностранные купцы и другие иноземцы, проживающие в городе, должны были испрашивать у городской думы и полиции дозволения войти в число городских обывателей, перед тем как губернатору могло быть позволено провести церемонию натурализации.

Наконец, на практике Великие реформы никак не отменяли особого юридического статуса иностранцев. По иронии судьбы в последовавшие за реформами десятилетия было много жалоб на то, что, уравняв юридическое положение иностранцев и российских подданных перед законом, реформы уничтожили многие стимулы, побуждавшие иностранцев к натурализации. Иностранцы – которые были полностью равны россиянам с точки зрения гражданского права, пользовались дипломатической защитой и не подлежали воинской повинности – имели больше привилегий и меньше обязанностей, чем российские подданные [218]. Виктор Деннингхаус в своем описании разнообразных иностранных клубов и обществ Москвы приводит поразительные свидетельства того, как хорошо было известно о таком привилегированном положении иностранцев, в особенности в случае развернутой российскими подданными в 1870-х годах затянувшейся кампании за получение доступа в Немецкий клуб – влиятельную и престижную коммерческую, а также общественную организацию, в которую принимались лишь иностранцы [219].

Российские журналисты и политики быстро выступили против дарованных иностранцам новых привилегий и последовавшего за этим стремительного притока иностранных иммигрантов, купцов, инвесторов и т. п. Ни сравнительно важная роль иностранцев в российской экономике, ни сопротивление данному обстоятельству со стороны прессы и российских купцов не были новым явлением. На самом деле важная роль иностранцев в коммерческой жизни Петербурга, Москвы и других городов хорошо описана в документах и воспринималась российским купечеством как проблема задолго до Великих реформ [220]. Одним из первых мест, где возмущение влиянием иностранного купечества достигло высшей точки, стала Одесса. В 1817 году она получила статус порто-франко – то был один из этапов внушительной серии экспериментов, проведенных в новороссийских провинциях с целью поощрить иммиграцию и международную торговлю. В результате иностранцы быстро стали доминировать в коммерческой жизни Одессы и взяли под контроль бóльшую часть черноморской торговли [221]. Одесса является особенно интересным случаем, поскольку там иностранным купцам были, по сути дела, дарованы привилегии, дававшие преимущество перед российскими купцами. Отчасти это произошло из-за попытки поспособствовать образованию торговых связей с христианами Османской империи, которые пользовались у себя на родине привилегированным положением.