Конрад Лоренц - Человек находит друга

Многие мои коты – и особенно кошки – дома были гораздо ласковее обоих Томасов, но если мы встречались на улице, никто из них не обращал на меня ни малейшего внимания. Они бесцеремонно «показывали мне спину» и не только не приветствовали меня звонким «фрр», но воспринимали как наглую назойливость любую попытку присоединиться к ним, сколько бы стараний я ни прилагал, чтобы проделать это незаметно.

Я отнюдь не ставлю себе целью доказать, что кошку нельзя держать в городской квартире. Городские жители и так слишком мало соприкасаются с природой, и красивая, неиспорченная кошка, конечно, принесёт на улицы города её отблеск. Однако я утверждаю, что ощутить все очарование кошки можно, только предоставив ей полную свободу. А мои самые приятные воспоминания о кошках связаны с тихими лесными прогулками в обществе кота. И ещё я утверждаю, что завоевать настоящую, а не кажущуюся любовь кошки можно, только если не мешать ей жить на её собственный лад и тактично искать её общества в естественной для неё обстановке. Одновременно приходится смириться с тем, что, относясь с таким уважением к внутренним потребностям кошки, вы подвергаете её всем опасностям, которые могут грозить этому маленькому хищнику. Ни один из моих котов не умер естественной смертью. Томас I угодил лапой в капкан и погиб от заражения крови, а Томас II пал жертвой своих охотничьих страстей – он задушил несколько кроликов во дворе соседнего фермера, и тот, застигнув его на месте преступления, тут же с ним разделался. Но такова уж природа львов, тигров и орлов, что они редко обретают мирный конец.

И такова же сущность кошки, за которую я её люблю, – замкнутого в себе, неукротимого дикого зверя. Как ни странно, именно этим объясняется и домашняя «уютность» кошки, так как по-настоящему ощущает дом только тот, кто проводит большую часть жизни вне его стен. И мурлыкающая кошка у топящейся печки кажется нам символом домашнего уюта именно потому, что она не пленница, а независимое существо, почти равное мне и просто поселившееся под одной со мной крышей.

В следующей главе я докажу, насколько ошибаются те, кто считает кошку – самое гордое и самое честное из всех наших домашних животных – коварной обманщицей. Однако я вовсе не считают эту неспособность обманывать признаком превосходства кошки. Наоборот, это умение, свойственное собакам, на мой взгляд, доказывает, что они в психическом отношении стоят гораздо выше. Нет никаких сомнений, что умные собаки в какой-то степени умеют притворяться, и ниже я приведу примеры такого поведения, которое я наблюдал.

Мой старый Булли, попадая в глупое положение, прекрасно отдавал себе в этот отчёт и в таких случаях проявлял необычайное и совершенно необъяснимое понимание весьма сложных ситуаций. Умные собаки явно знают, когда они оказываются смешными с точки зрения человека. И если над ними при этом смеются, многие из них приходят в ярость или погружаются в уныние. Джек Лондон в своей превосходной «собачьей» повести «Белый Клык» описывает такую реакцию, используя, очевидно, собственные наблюдения. В то время, о котором я пишу, Булли был уже очень стар, и зрение начало изменять ему, а потому он довольно часто лаял на своих, включая и меня. Я тактично не замечал его ошибки и не делал ему выговора, что повергало его в тягостное смущение.

Затем он проделал штуку, которую я счёл простым совпадением, но потом убедился, что это было сознательное искажение реальных фактов, то есть плод блестящей работы ума. Я открыл калитку и ещё не успел её притворить, как Булли с громкие лаем бросился ко мне. Узнав меня, он на секунду замер в растерянном смущении, а потом, задев мою ногу, помчался дальше к калитке, перебежал дорогу и продолжал яростно лаять у ворот нашего соседа, словно с самого начала адресовал свои угрозы проживавшему там врагу.

На этот раз я ему поверил, решив, что краткое смущение мне почудилось и я просто не понял намерений собаки. У нашего соседа и в самом деле был пёс, с которым Булли враждовал, а потому он действительно мог облаивать этого пса, а не меня. Однако это начало повторяться чуть ли не каждый день, и я пришёл к выводу, что Булли сознательно искал возможность замаскировать тот грустный факт, что он залаял на хозяина. И краткое смущение, когда он внезапно узнавал меня, становилось все короче и короче – просто хочется сказать, что он «лгал» все более и более умело. Теперь нередко случалось, что, узнав меня и пробежав мимо, булли оказывался там, где и лаять-то было не на что, например, в пустом углу двора. Но он останавливался и усердно лаял на глухой забор.