А. Степанов - Число и культура

Аналогичное строение встречается в ряде сказок. Царь с царицей (вар.: купец, крестьянин, мельник с их женами) и три их сына или дочери – одна из привычнейших фольклорных конструкций. В данном случае также исходно троичная структура моногамной семьи ("муж-жена-дети") трансформируется в пятеричную за счет дополнительного деления одной из позиций ("дети") на три элемента. С такими сказками мы все познакомились в детстве, и даже если кое-что подзабылось, то в подсознании они прочно закреплены. Не менее полезен для нас и факт, что речь тут о сказках . При выводе формулы (4) уже отмечалась коренная особенность классовых идеологий современного типа – то, что было названо вмонтированной в них "авантюристичностью", верой в возможность "чуда" (см. "из чистильщиков сапог в миллионеры" или "кухарка у руля государства"). Сюжет сказок данного цикла, кстати, тоже включает огромный бонус для героя в конце: несметное богатство, пол-царства, рука прекрасной принцессы. Поэтому применительно и к искомой классовой идеологеме мифологические коннотации не вредят.

Возможно, целесообразно вспомнить и о реальном историческом опыте нашей страны, причем как раз в области социального конструирования. Во второй половине XVIII в. в России, уже тогда развивавшейся по сценарию догоняющей модернизации, учреждается система сословий. Если в Европе с XIV – XV вв. была принята схема трех сословий: дворянство, духовенство и неоднородное так называемое третье /2/, – то в России вместо трех вводится пять: дворянство, духовенство, купечество, мещанство, крестьянство (речь тут идет только об общенациональных, т.е. значимых для социума в целом, сословиях). Нетрудно заметить, что названная пятичастная схема оказалась логически производной от европейской трехчастной, поскольку совокупность "купечество, мещанство, крестьянство" выступала в качестве группового репрезентанта и заместителя "третьего сословия". Такой системе удалось просуществать в России вплоть до 1917 г.

Путь превращения тройки в пятерку в культуре, очевидно, хорошо проторен, однако пока не вполне очевидно, какое именно из звеньев исходной триады необходимо подвергнуть дополнительному тройственному членению. На минуту вернемся к только что приведенным примерам.

Почему в системе лиц местоимений дополнительно подразделяется именно третье лицо? Деление на грамматические лица происходит на базе типизации позиций в диалоге, в котором два первые лица – "я" и "ты" – всякий раз однозначно определены, тогда как "третье лицо" может описывать весьма разных людей; в реальном диалоге третьего человека может и вовсе не быть. Таким образом, грамматики подвергли повторному членению логически наименее определенный элемент. Не иначе обстоит и с семьями в сказках. Муж с женой уже суть семья, а детей в принципе может быть любое количество, т.е. и здесь дополнительному подразделению подвергнута наименее определенная позиция. Аналогично и в русской схеме сословий: дополнительному "растроению" подверглось наиболее неоднородное и концептуально расплывчатое звено.

Но что является наименее определенным звеном в схеме богатого, среднего и бедного классов? Богатство и бедность имеют кричащие проявления, и коллективным представлениям о них уже не одно тысячелетие; любому кажется ясным, что означает быть богатым и бедным. Класс же средний в коллективных представлениях – главным образом "не богатый" и "не бедный", один из образчиков "ни рыбы, ни мяса", "ни того, ни сего". В истории мысли апофатическим определениям подвергалось прежде всего нечто невидимое, неощутимое и по природе немыслимое, чему оттого и невозможно дать дефиниций в положительных терминах, например Господь Бог. Глубины духа живут по собственным законам, и мифологема "среднего класса" превратилась в ангажированных кругах едва ли не в идола, или кумира, которому готовы поклоняться и приносить реальные жертвы. Догматизация "среднего класса" по существу выводит его из сферы всякой рациональности.

Однако, как, вероятно, догадался читатель, мы, даже рискуя прослыть еретиками, собираемся резать на три концептуальные части именно эту "священную корову". Референциальная размытость понятия "средний класс" превращает его в главного и по сути единственного кандидата на логическое "заклание" в рамках классовой идеологемы.

Для корректности стоит проверить и альтернативные варианты, например, разделив класс богатых. Отечественным историческим прецедентом тут могло бы служить, скажем, принятое с 1775 г. деление привилегированного купечества согласно размеру капитала на три гильдии. Однако значимость подобных членений обычно не покидает границ того конкретного класса, сословия, к которому они непосредственно применены. Они не становятся, таким образом, достоянием общества в целом, так как для былого крестьянина, что десять тысяч рублей, что пятьсот тысяч – в равной мере поражающие воображение и выходящие за грань понимания суммы. В качестве другого аналога можно было бы сослаться на принятое в марксистской науке деление прототипа богатого класса, буржуазии, на крупную, среднюю и мелкую. Однако это осуществлялось в марксистской социологии , т.е. науке , тогда как в идеологической плоскости, т.е. для широких масс, разумно оставляли "голую" буржуазию в роли главного идеологического "пакостника".