Лев Бобров - По следам сенсаций

Результаты превзошли все ожидания.

Строгие количественные мерки применимы и к графологическим опытам, хотя на первый взгляд задача выглядит непосильной. И неспроста Зуев-Инсаров с Берловым организовали свой крупномасштабный эксперимент. «На свете и двух нет одинаковых листочков; разнообразье — вот принцип жизни», — это высказывание в равной степени приложимо и к душевному складу людей.

Сколько людей — столько характеров. Всё же можно попытаться разбить (грубо, конечно) миллионы характеров по каким-то основным признакам на несколько категорий — пусть на шесть. И допустить, что между почерком и личностью существует взаимосвязь — какая, вы не знаете и способны лишь гадать. Вам вручают несколько сот автографов и говорят: «Характеры их авторов нам точно известны безо всякой графологии, вот они. Но у кого какой — не скажем. Определите-ка сами по почерку!» Очевидно, спервоначала все схожие почерки вы объедините в равновеликие группы, их будет шесть — по числу «обобщённых характеров». Затем вам нужно привести в соответствие каждую группу с каждой категорией. По условию вы не знаете, как это сделать, вам остаётся просто гадать. Если бы вам предстояло найти всего-навсего, к какой категории относится одна-единственная группа, скажем № 5, это напоминало бы угадывание пятёрки при игре в кости. Вероятность «попасть в точку» здесь была бы одна шестая.

Вам необходимо расположить всю шестёрку категорий характеров во взаимно однозначном соответствии с последовательностью ваших групп: 1, 2, 3, 4, 5, 6. Каковы ваши шансы?

Переставляя шесть разных предметов, вы сможете расположить их 720 способами. Стало быть, меняя порядок категорий, вы получите 720 вариантов. И среди них лишь один вариант именно тот, который вам нужен! Выходит, у вас всего один шанс из семисот двадцати. Не густо. А у Зуева-Инсарова характеристик-категорий было несравненно больше шести. Многие десятки, если не сотни. Да и нельзя их назвать категориями: ведь графолог не получал характеристику готовой в полном комплекте, он сам формировал её из разрозненных элементов-чёрточек (которыми, конечно, оперировал и психолог Берлов). Уповай графолог только на фортуну, ему пришлось бы довольствоваться скудными крохами угаданных совпадений. А что же произошло на самом деле?

На самом деле общность психологических и графологических оценок значительно превысила процент случайных совпадений, рассчитываемый по теории вероятностей. Особенно хорошо согласовались выводы графолога с заключениями психолога о такой черте характера, как решительность. И не только решительность. Столь же единодушно, причём независимо друг от друга, учёные сошлись в мнениях при определении энергичности и предприимчивости у некоторых испытуемых. Здесь для графолога индикатором служила геометрическая выдержанность письма (ровные строчки, одинаковые интервалы, равномерный нажим, «полёт»), а психолог, как нетрудно догадаться, исходил из результатов экзаменов. Неспроста, видать, Леонтьев и Лурия говорили о способностях графологического метода вскрывать преобладание волевых установок. Зато выводы классической графологии, опиравшиеся на способы штрихообразо-вания (росчерки, загибы), потерпели фиаско.

Итак, совпадение поразительное. А при столь массовом эксперименте — просто великолепное. Везение исключено. Какие бы скидки на субъективность оценок мы ни делали, о гадании не может быть и речи. Значит, графолог владел объективной закономерностью, которая связывает письмо и личность! Тогда, может быть, Зуев-Инсаров уникум, чудо природы? Виртуоз, секрет которого никому больше не доступен?

По окончании казанского эксперимента все автографы передали (разумеется, без заключений Зуева-Инсарова) другому графологу, Л. Зунделю. Окажись выводы аналогичными хотя бы в половине случаев — уже неплохо. Но они совпали в семидесяти двух случаях из каждой сотни, что опять-таки значительно превышает величину, допустимую теорией вероятностей при случайных совпадениях. Разве это гадание на кофейной гуще?! Так как же решить Гамлетову дилемму применительно к графологии: быть или не быть?

Спору нет, графология вынуждена влачить тяжкое бремя дурной славы, доставшееся ей в наследство от прошлого. Имя её скомпрометировано её же ревностными приверженцами, которые ударились в погоню за сиюминутными практическими результатами и пренебрегли скрупулёзными исследованиями.

История графологии долга, Однако богаче всего насыщены событиями последние сто лет.