Лев Бобров - По следам сенсаций

Жёсткие рамки, в которые втиснуты человеческие габариты, завещаны нам всем ходом эволюционного развития отнюдь не из-за скопидомства природы. Вспомните колоссов мезозойской эры! Природе не жаль строительного материала — пожалуйста, растите, если вам это нравится! Вот именно: если нравится…

«Присущее людям строгое соответствие между ростом и весом, — отвечает Биддер, — по-видимому, связано, с вертикальным положением тела и служит приспособительным механизмом для бега».

Кажется, ещё Галилей доказал гибельность чрезмерно высокого роста для наземных животных, способных к быстрому передвижению. Особенно важны гармонические пропорции между весом и размерами для птиц. (Разумеется, на другой планете, где сила притяжения гораздо больше или меньше, требуемые соотношения могут оказаться иными.) Юркие, мобильные, быстроходные организмы млекопитающих и птиц появились лишь с той поры, когда у их предков возникли биологические механизмы для поддержания стабильных размеров, свойственных виду.

Любой из нас, из трёх миллиардов землян, каким бы рослым и тяжеловесным он ни был, произошёл из одной-единственной оплодотворённой клетки. Разделившись пополам, зародышевая клетка дала поначалу две дочерние, потом четыре, потом 8, 16, 32 и так все 30 или 50 миллиардов живых кирпичиков, из которых построен взрослый организм. Быстрее всего мы растём в юности — от 13 до 18 лет. В период от 20 до 27 лет рост увеличивается мало — на каких-нибудь 2 сантиметра, после 40 он начинает постепенно уменьшаться. Какая-то таинственная сила властно останавливает бурное деление и рост клеток в 20 лет — именно в тот момент, когда человек достигает размера, наиболее выгодного для вида в целом.

Все знают, какой величины обычно бывает курица — бравый солдат Швейк мог запросто уместить её, даже не общипанную, в своём ранце. А всё потому, что какой-то стопорный механизм, некий регулятор размеров в определённое время прекратил размножение клеток в организме живого цыплёнка. Между тем в среде, содержащей плазму зародыша, деление клеток идёт безостановочно, ткани растут и растут. Этот эксперимент подсказал: регулятор действует через кровь.

Но при чём тут старость?

«Хотя мы решительно ничего не знаем о природе этого регулятора, — говорит Биддер, — я высказал предположение, что старение связано с продолжающимся действием регулятора после прекращения роста. Функция регулятора способствует благополучию вида. Если первобытный человек в возрасте 18 лет производил на свет сына, то к 37 годам вид в нём больше не нуждался, так как сын его к этому времени уже умел сам охотиться и обеспечивать пищей своих детей. Наступавшие позже возрастные изменения тканей (хряща, мышечных и нервных клеток), которые мы относим к процессам старения, не имели значения для выживания вида. В соответствии с этим регуляция роста обеспечила оптимальное физическое развитие в период между 20 и 40 годами. Последующие изменения в росте были безразличны для расы: в то время ни один человек никогда не доживал до 60 лет».

Таким образом, не что, иное, как естественный отбор, при котором выживали и оставляли себе подобных лишь самые крепкие, самые выносливые, самые подходящие по размерам индивидуумы, обусловил теперешние антропометрические «параметры», присущие человеку в пору зрелости. Если, предположим, и существовали когда-то мелкотравчатые, а значит, и слабые двуногие или, наоборот, двуногие огромных размеров — неуклюжие, нерасторопные, все они, будучи менее приспособленными к суровым условиям среды, были обречены на вымирание. Конечно, решающая роль слепого, бессердечного отбора в человеческом обществе со временем сошла на нет (см. главу «Конец света?»). Тем не менее эволюция завещала нам какой-то наследственный биологический фактор, угнетающий рост. С точки зрения природы было важно, чтобы этот ограничитель срабатывал примерно в 20 лет, обеспечивая представителю расы наилучшее физическое развитие в пору, когда он обзаводился потомством и передавал детям по наследству свои качества.

Тяжёлой и скоротечной была эта пора (если помните, средняя продолжительность жизни у наших древних пращуров составляла 20–30 лет). Ну, а ежели какой-нибудь счастливец, чудом миновав невзгоды, оставался жить дольше? Ингибитор роста, продолжая угнетающе действовать на ткани счастливца до конца его дней, попутно всё больше и больше подавлял другие функции организма. Дикари, наверное, с удивлением взирали из-под низко нависших бровей на редчайшие1 экземпляры своих соплеменников с побелевшими волосами, сморщенной кожей, сгорбленной спиной, напрягая, должно быть, неповоротливый мозг, чтобы изобрести новое слово для обозначения странного состояния беспомощности. Старость…