Юрий Чумаков - Пушкин. Тютчев - Опыт имманентных рассмотрений

(VI, 145).

Таким образом, XII строфа (II строфа «Сна»), запускающая «медвежий сюжет», одновременно пародийна и возвышенна, ее сложный смысл, подобно волне, покачивается вверх и вниз. Ревущий медведь, он же Онегин, переводит Татьяну в сказочно-волшебное пространство любви, которое, однако, встречает ее жестокими испытаниями, напоминающими инициацию. Казалось бы, счастливый конец (хотя что называть «счастливым концом»?) вот-вот наступит, но вместо него совершается катастрофа. Чтобы прояснить это, вернемся к соотношениям «медвежьего сюжета» «Сна Татьяны» с рамой романа.

Эти соотношения противонаправлены: роман проявляет содержание новеллы, а новелла регулирует понимание романа смысловым освещением его ретроспективы и перспективы. Аналогии и переклички, как и раньше, скорее «ассонансны», чем «рифмованы», и все же воплощение Онегина в медведя, как нам представляется, достаточно доказательно. Приведем еще несколько параллельных мест:

1

а) Пошла – и что ж? медведь за ней! (VI, 102)

б) За ней он гонится как тень… (VI, 179)

2

а) Кряхтя, валит медведь несносный… (VI, 103)

б) А он упрям, отстать не хочет… (VI, 179)

3

а) Но от косматого лакея

Не может убежать никак. (VI, 102)

б) …или раздвинет

Пред нею пестрый полк ливрей… (VI, 179)

4

а) То выронит она платок; Поднять ей некогда… (VI, 103)

б) Или платок подымет ей. (VI, 179)

5

а) И сил уже бежать ей нет. Упала в снег… (VI, 103)

б) И, задыхаясь, на скамью Упала… (VI, 71)

6

а). медведь проворно Ее хватает и несет… (VI, 103)

б). проворно Онегин с Ольгою пошел… (VI, 116)

7

а) Он мчит ее лесной дорогой… (VI, 103)

б) Примчался к ней, к своей Татьяне… (VI, 185)

8

а) Большой, взъерошенный медведь… (VI, 102)

б) Он мог бы чувства обнаружить,

А не щетиниться, как зверь… (VI, 121)

Некоторые параллели совершенно бесспорны (п. 5); иные неожиданны: платок, оброненный в пятой главе, подымается в восьмой. Значимость лексических повторов в «Онегине» очень высока на любой дистанции, и поэтому проворство Онегина, столь броское стилистически и поведенчески, немедленно увязывается с проворством медведя, а то, что медведь «мчит», вызывает в памяти все стремительные передвижения Онегина. В свете сказанного реплика Татьяны при последнем свидании

(VI, 187)

соотносит реальную ситуацию с волшебным сновидением.

Теперь отметим ряд неочевидных притяжений внутри самого «Сна», поскольку в его первой части действует медведь, а во второй – Онегин:

1

а) И в сени прямо он идет,

И на порог ее кладет. (VI, 104)

б) Онегин тихо увлекает

Татьяну в угол и слагает

Ее на шаткую скамью… (VI, 106)

2

а) Она бесчувственно-покорна,

Не шевельнется, не дохнет… (VI, 103)

б) Татьяна чуть жива лежит (VI, 106)

3

а) Поднять ей некогда; боится,

Медведя слышит за собой… (VI, 103)

б) И страшно ей; и торопливо

Татьяна силится бежать… (VI, 105)

Все это могло бы считаться параллельными эпизодами с функцией композиционного равновесия, не предполагающего взаимопревращения персонажей. Однако подобных мест, прорывающихся из «Сна Татьяны» в раму и из рамы в «Сон», настолько много, что они получают новое смысловое качество. Накопление и излучение энергии смысла в таких местах, как XII строфа сна, способны подвинуть значения в микроэлементах текста на широком его пространстве. Происходит своего рода смысловой телекинез. Если же иметь в виду, что в «Онегине» постоянно происходит встречная транспозиция персонажей в мире автора и мире героев, то вовлечение в этот процесс сна Татьяны как «третьего мира» более чем вероятно. Где же еще, как не во сне, могут происходить значительные сдвиги привычной разграниченности, следствием чего являются взаимозамены, превращения, «склеивание», гибридизация, метаморфозы или псевдоморфозы в ряду предметов и персонажей.

Наш анализ будет неточным без обращения к предварительной работе Пушкина. Трактовка ее смыслового хода – дело почти безнадежное, так как сам автор не всегда может дать в нем отчет. Однако приведем несколько вариантов:

1

а) Упала в снег – медведь проворный

Ее подъемлет и (несет) (VI, 388)

б) Упала в снег – медведь проворный

Ее на лапы подхватил… (VI, 388)

2

Иной в рогах с медвежьей мордой… (VI, 389)

3

Мое! сказал Евгений басом… (VI, 392)

На наш взгляд, Пушкин здесь мог убирать «излишки» человечьего в медведе (1) и медвежьего в человеке (3) и также не хотел, чтобы в одном из чудовищ, к тому же рогатом, предполагался медведь (2). Заметим еще, что в окончательном тексте