Роберт Аллен - От фермы к фабрике

Эти утверждения, а также те, что приведены в следующем параграфе, основаны на моей реконструкции данных по численности населения в 1914–1919 гг. Для этого я произвел обратную экстраполяцию оценки численности населения по состоянию на 1 января 1920 г., взятые из работы Андреева, Дарского и Харьковой (1992, 129), на 1 января 1914 г., используя оценки Волкова, сведенные в расчетах Лоримера (1946, 30). (При этом между двумя рядами данных за 1920 г. прослеживается некоторое расхождение.) Количество случаев появления детей вычислялось путем умножения численности населения на общий показатель рождаемости. Вслед за предложением Дэвиса, Харрисона и Уиткрофта (1994, 57) уровень рождаемости в 1915–1919 гг. был принят за 32,9 (что составляет 75 % от среднего значения за 1910–1913 гг.). Количество смертей рассчитано как остаточные и избыточные случаи смерти, то есть смертность за вычетом общего показателя смертности в 1910–1913 гг., умноженная на численность населения.

Избыточная смертность на уровне 9,7 млн человек получена в результате обратного экстраполирования данных Андреева, Дарского и Харьковой по численности населения до 1914 г. путем использования оценок Волкова. Уровень эмиграции, предположительно, составил 750 тысяч человек в 1918 и 1919 гг. Прочие ряды данных по численности населения демонстрируют еще более существенные объемы сокращения населения страны, подразумевая при этом более высокие показатели избыточной смертности. См.: Дэвис, Харрисон и Уиткрофт (1994, 64).

В 1939 и 1940 г. уровень смертности среди заключенных и узников лагерей ГУЛАГа был достаточно низким. Однако в 1941–1943 гг. он резко вырос, что было обусловлено сокращением норм выдачи продовольствия в военные годы (Роузфилд. 1996, 986). Основную часть населения лагерей составляли взрослые мужчины в возрасте от 19 до 50 лет (Джетти, Риттерспорн и Земсков. 1993, 1025). Можно отметить, что показатель смертности в лагерях [около 22 % = 663 786 смертельных исходов, по данным Роузфилда (1996, 986), деленные на 3 млн жителей] был намного ниже, чем показатель в 40 %, характерный для свободного мужского населения в возрасте от 20 до 49 лет. Конечно, причина вовсе не в благоприятных условиях пребывания в заключении — столь высокий процент смертей обусловлен ужасами и жестокостями восточного фронта войны.

Эти данные по уровню смертности взяты из повозрастной разбивки населения страны за 1941 и 1946 г., описанной в работе Андреева, Дарского и Харьковой (1992, 138). Расчет смертности среди мужского населения в возрасте от 20 до 24 лет произведен путем сравнения численности мужчин в возрасте 25–29 лет в 1946 г. с численностью мужчин в возрасте 20–24 лет в 1941 г. и т. д.

Расхождения между фактическими и спрогнозированными рядами данных могут возникать по нескольким причинам. Показатели рождаемости и смертности взяты как средние значения по возрастным категориям (например, мужчины в возрасте 30–34 лет), а не разбиты по каждому году жизни (33-летние). Кроме того, данные доступны далеко не по всем годам. Допустимы также некоторые неточности, обусловленные тем, что в подобных имитационных моделях, откалиброванных по ежегодным изменениям, все случаи рождения на протяжении года должны относиться на первый или последний день года, а не рассматриваться в контексте, например, ежемесячных или ежедневных изменений. Однако подобные расхождения в любом случае представляют собой незначительные величины.

Многие смертельные случаи в лагерях ГУЛАГа произошли в ходе Второй мировой войны и составили менее 3 % от общих военных потерь. Сравните, например, показатель Роузфилда (1996, 986, кол. 4) за 1941–1945 гг., который составил 663 786 смертей, с общим количеством избыточных смертей, включенных в анализ потерь Второй мировой войны. Теоретически можно также спрогнозировать долгосрочное влияние смертей в 1937–1939 гг., однако в этом случае их количество оказывается настолько ничтожным по сравнению с нормальным уровнем смертности, что долгосрочные последствия оказываются минимальными.

По примеру Мэддисона (1995, 110), данное сравнение производится с учетом границ советского пространства после Второй мировой войны.

Для этих целей удобно использовать анализ Шульца, поскольку его результаты легко применить к ситуации в Советском Союзе. Тем не менее следует подчеркнуть, что многие другие исследователи пришли к сходным выводам. Такие исследования на основе международных данных включают работы Барро и Ли (1994), а также Барро (1999, 21–25). Для подробного изучения дискуссии по расчетам, основанным на индийских показателях, см.: Дрез и Сен (1995, 167–171).