Александр Никонов: Кризисы в истории цивилизаций

Так вот, продолжу мысль моих собеседников: когда разные технологические зоны сталкиваются друг с другом в своем расширении, в них начинается кризис, потому что прекращается рост. В конце XIX века столкнулись три технологических центра – Британия, Германия и США. Дело закончилось Первой мировой войной, которая всех противоречий не разрешила. После Второй мировой войны в мире осталось всего два центра – США и СССР. Они начали расширяться и столкнулись в конце шестидесятых, что и завершилось кризисом – экономическим и политическим (Карибский кризис). В СССР, как небезосновательно полагает Григорьев, начиная с шестидесятых тоже был экономический кризис. Просто в силу планового хозяйства он протекал не так быстро. Строго говоря, падали обе страны, и хазинские слова о том, что СССР в семидесятые выиграл гонку, означают только то, что он падал медленнее.

– Теперь США одни на планете, – развивает Хазин григорьевскую идею. – То есть остался всего один центр, который после падения СССР освоил все. Земной шар кончился, больше некуда расширяться! В этом смысле нынешний кризис планетарный и предельный, обычными методами его разрешить нельзя. Это значит, что та экономическая модель научно-технического прогресса, которая была запущена в XVI веке, завершилась, полностью исчерпав себя.

– Полагаете, человечество сможет отказаться от научно- технического развития?

– Модель экономики за последние полторы тыщи лет менялась трижды! Сначала была позднеантичная, она отличалась развитым разделением труда, высоким уровнем жизни и такой производительностью труда, которой человечество потом достигло только к XIX веку. Для такой производительности просто не было столько потребителей: в рабовладельческом обществе невозможно создать необходимый спрос. В итоге эта модель пришла в противоречие и разрушилась. Ей на смену пришла статичная цеховая модель, которая просуществовала тысячу лет. А в XVI веке ее заменила модель научно-технического прогресса, которая требует постоянного расширения рынков. Она тоже свое отработала.

– И какая же модель придет ей на смену? – заинтересовался я.

– Этого никто не знает. Зато известно другое: каждый подобный переход – всегда острейший кризис для человечества. Слом поздней античности сопровождался великим переселением народов, падением Римской империи… XVI- XVII века – эпоха религиозных войн, когда в Германии в некоторых регионах осталась всего четверть населения, остальных выкосили войны и сопутствующая им чума. В некоторых городах вообще не осталось женщин – всех сожгли.

– Погодите, я вот что имел в виду… При всех пертурбациях и неприятностях, которые происходили с человечеством, нельзя сказать, что научно-технический прогресс начался в XVI веке. Отнюдь! Он начался с каменных топоров. На большом масштабе мы видим неуклонное движение вверх от каменных орудий до выхода в космос. Вот магистральная линия развития человечества, которая и называется прогрессом.

– Когда я слышу слово «прогресс», моя рука тянется к пистолету, – афористично, хоть и несколько вторично выразился Хазин.

– Пистолет – тоже дитя прогресса.

– Прогресс в технике не есть прогресс в нравах. Нравы как раз испортились.

– Напротив, прогресс и рост уровня жизни смягчают нравы, улучшают их, – возразил я, поскольку неоднократно писал об этом в своих книгах.

– Ничего себе улучшают! Вы можете представить себе в Европе в XIV веке свадьбу двух гомосексуалистов?

– Их бы сожгли на костре. А сейчас это вообще никого не касается, кроме них. Я же говорю, нравы смягчаются. А это значит, что мораль растет. Впрочем, это вопрос вкуса. Кому- то не нравятся свадьбы гомосексуалистов, и он называет их аморальными. А я считаю аморальным вмешиваться в чужую жизнь.

– Прогресс, в таком случае, тоже дело вкуса. Мне не нравятся многие вещи в прогрессе. Например, идея о том, что кто-то может за мной постоянно наблюдать. Мне активно не нравится, что меня заставляют жрать генно-модифицированную пищу, но я не могу от нее отказаться, потому что она уже везде.

– Вы что, против прогресса, что ли, я не понимаю?

– А я не понимаю, почему частью прогресса должна стать генно-модифицированная еда! Не хочу! И не хочу микрочип под кожу, который отслеживает все мои перемещения и содержит всю информацию обо мне.

– Этот чип – просто более продвинутая разновидность паспорта, мобильника и кредитной карточки «в одном флаконе».

Очень удобно – нельзя потерять. К тому же, если вы попадете в беду, чип даст сигнал, вас сразу найдут и спасут.