Мэри Роуч - Жизнь после смерти

Сперри подсвечивает на мониторе одно из подчеркнутых им мест во втором завещании и говорит: «Взгляните на почерк. Фермер хочет, чтобы его собственность перешла равными частями к его детям, «если они будут живы к моменту моей смерти… и если дети мои не будут живы доли должны перейти к их детям…» Допустим, это завещание было сфальсифицировано, и в нем указана ложная дата его составления. Видимо, это сделали трое сыновей Чаффина, пытавшихся отобрать землю у Сьюзи. Мы знаем, что между ней и сыновьями старого Чаффина существовала неприязнь. С учетом этого обстоятельства ее, так сказать, чисто технически исключают из игры: после смерти ее мужа Маршалла доля последнего должна перейти к его сыну, а не к ней. А теперь представим себе сцену, которая могла произойти в день судебного заседания. В перерыве вся семейка отправляется на ланч – на этот счет существует документальная запись, – братья садятся рядом со Сьюзи и внятно произносят: «У нас есть десяток свидетелей, готовых удостоверить подпись старика. И мы даем тебе возможность выбора, Сьюзи. Ты можешь вернуться с нами в зал суда и согласиться с тем, что второе завещание написано его рукой, и мы выделим тебе одну четверть всего имущества – хотя, по второму завещанию, ты и не можешь претендовать на эту долю. Либо ты можешь предоставить суду рассмотреть дело, рискуя не получить вообще ничего».

Объяснение Сперри выглядит убедительным. Если целью тех, кто совершил подлог, было загнать Сьюзи в угол и принудить ее к принятию определенного решения, а не добиться ее согласия с подлинностью нового завещания, то вполне понятно, почему составитель текста писал его без особого беспокойства и напряжения – о чем и свидетельствуют некоторые особенности почерка. Зачем нужно было волноваться и пытаться одурачить кого-то, если можно было легко привести женщину к единственно возможному решению?

Кто бы ни выбирал эпитафию для могильного камня Джеймса Л. Чаффина, человек этот был с огоньком. Надпись на надгробии гласит: ДА СВЕРШИТСЯ ВОЛЯ ТВОЯ. Лестер, Руби Джин и я находимся на кладбище у местной баптистской церкви – пришли к семейным могилам Чаффинов.

Лестер отправляется знакомиться с местным каменщиком, делавшим надписи на надгробиях. «Он застрелился на заднем крыльце своего дома». Лестер продолжает идти вдоль ряда могил, повествуя о мертвых в ровной и размеренной манере биржевого отчета. «Этот малыш погиб в автокатастрофе. И сын Тома здесь: убит молнией во время работы на комбайне…» Руби Джин прерывает его: «Взгляните сюда, Мэри! Кто-то уложил двух своих жен под одним надгробием. Интересно, каково им быть бок о бок?» Три камня рядом – захоронение Флосси Гобл. Есть люди, с которыми не обязательно знакомиться, дабы почувствовать: они вам нравятся. И Флосси Гобл – как раз из таких.

Я рассказываю Лестеру и Руби о том, к какому выводу пришел эксперт-почерковед. Осторожно сообщаю, что Сперри сравнил подпись Пинка на документах, хранящихся в архиве суда, с сомнительной подписью Джеймса Л. Чаффина и нашел, что подписи не идентичны.

«Значит, старый дед Пинк ничего такого не делал», – говорит Руби Джин. В ее голосе звучит нотка облегчения. Я помалкиваю насчет того, что старине Пинку должна была быть отведена и его собственная роль в «заговоре братьев» – если только мы не готовы представить, будто Джон или Абнер Чаффин надевают отцовское пальто и изображают привидение.

«Хм-м-м, – сказал Лестер. – Теперь вы удовлетворены?»

Я отвечаю, что не слишком удивлена выводами Сперри по поводу подписей, но чувствую разочарование. Я бы хотела получить свидетельство – пусть даже шаткое и не совсем исчерпывающее, – что призрак Джеймса Л. Чаффина существовал на самом деле. Затем я коснулась теории Сперри о противостоянии братьев и Сьюзи во время перерыва на ланч. В пересказе вся история звучит уж слишком сложно для «банды» сыновей простого фермера из сельского захолустья. Да и к чему им нужно было возиться с призраком, папиным пальто и письмом под подкладкой? Почему нельзя было просто объявить, что в старой Библии обнаружилось второе завещание?

«Ну, – протянул Лестер, касаясь носком перевернутого цветочного горшка, – не так-то просто мне, или вам, или кому-нибудь еще истолковать те немногие известные факты». Мне кажется, я понимаю, что именно он имел в виду: а может быть, вы и ваш приятель, судебный эксперт и любитель покопаться в чужом белье, наконец остановитесь? Но Лестер слишком вежлив, чтобы сказать нечто подобное.