Дмитрий Лихачев - Сказания и повести о Куликовской битве

В начале сражения Дмитрий Иванович ездил в сторожевой полк, то есть на переднюю линию завязавшейся борьбы, «и мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). Смысл такого выдвижения разгадывается примером одного среднеазиатского военного наставления, когда предводителю войска рекомендовалось распознать, нападает ли неприятель всеми силами или отдельными отрядами. 124 124 Имеется в виду «Установления планов и предприятий Тимура». Происхождение источника не выяснено, но зерно исторической правды он бесспорно содержит (Остроумов Н. Уложение Тимура. Казань, 1894, с. 81 и след.). Находясь впереди, Дмитрий Иванович действительно мог разглядеть и оценить выступавшие навстречу силы Мамая.

Наведя противника на ложный след своего местопребывания, полководец в ходе сражения отбросил дальнейшую осторожность. Захваченный страстью борьбы и рискуя жизнью, он принял непосредственное

участие в сече. В момент схватки главных сил Дмитрий Иванович «ставъ напреди, на первом суимѣ» и «ударишася по главѣ его и по пле-щема его и по утроба его», был весь «бит» его доспех (с. 22), пали две лошади, не уцелела свита, немногочисленные свидетели видели князя, бьющегося в окружении татар. В конце концов оглушенный ударами он, чудом избежав смерти, выбыл из боя. 125 125 После битвы контуженного князя якобы нашли под деревом. Трудно представить, как оглушенный и будто бы раненный в бою человек смог выбраться из сечи и добраться до дубравы. Это сообщение «Сказания о Мамаевом побоище» вызывает недоверие, тем более что о «язвенип» князя Дмитрия (у которого «на телеси же нигде же смертныа раны обретеся;>, с. 67), в дальнейшем не упоминается. В позднем источнике этот эпизод расцвечен баснословием о том, что великого князя нашли в версте от боя «ранена вельми кровава, во единой сра-чице сидяща» (Устюжский летописный свод. М.*— Л., 1950, с. 60). Скорее всего, полководец упал под ударами врагов на поле боя и в беспамятстве пролежал среди тел погибших и раненых до конца сражения. Иллюстрирующие этот эпизод миниатюры Лицевого свода XVI в. именно так его и трактуют (БАН РО, 31.7.30, т. II, л. 92 и об.). На этихѣ рисунках мы видим великого князя, лежащего после оглушения на самом побоище.

Одно из правил тимуровского полковождения гласило, что если главнокомандующий вынужден принять личное участие в битве, то пусть это делает, не слишком рискуя собой, так как его смерть произведет на войско самое гибельное впечатление. 126 126 Остроумов Н . Уложение..с. 82. Об этой же заповеди напоминали Дмитрию Ивановичу и воеводы. Они просили его не выезжать вперед, но стоять «назади или кршгѣ, или нѣгдѣ въ опришн'ѣмь мЗиутѣ».На это он отвечал: «Да како азъ възглаголю»: „Братьаа моа, да потягнем вси съ единого", а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу яко же словом, такожде и Дѣлом напреди всѣх и пред всими главу свою положити за свою братью и за вся крестьяны, да и прочьи, то видевше, приимут съ усердием дрьзновение» (с. 22). В этих словах отважного воителя нет недостоверного. Заметил это еще летописец, записавший: «Да яко же рече, и тако сътвори».

Феодалы XII–XV вв. — воины, зачастую любившие лихие схватки и звон оружия. Они первые врубались в гущу врагов, увлекая за собой других бойцов. Эти качества унаследовал и Дмитрий Иванович. Он командовал центральным полком в битве на Боже в 1378 г. и как рядовой воин доблестно рубился на Куликовом поле. Позже, в год свержения монгольского ига, в 1480 г. архиепископ Вассиан, призывая Ивана III на новую битву с татарами, вспоминал Дмитрия Донского, который «скочи на подвиг и напред выеха и в лице став против» 127 127 Никоновская летопись. — ПСРЛ, т. XII. СПб., 1901, с. 212. Мамая. Иван III, осторожный политик и создатель могучего государства, в отличие от своего храброго предшественника не любил сечи и избегал посещать свои полки. 128 128 Веселовский , с. 76. Век единоборцев-князей остался позади, но их подвиги всякий раз с новой силой воодушевляли потомков.

Обратимся здесь к ходу битвы, которая, по достоверному показанию Летописной повести, продолжалась около 4 часов — от шестого часа до десятого (то есть в переводе от 11.35 до 15.35).

Бой завязали сторожевые полки, что скорее всего означало разведку боем, обоюдное «прощупывание» сил. «Сам же князь великий наперед в сторожевых полцех ездяше и, мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). По-видимому, во время пребывания впереди было распознано намерение татар произвести схватку всеми силами. К этому же приготовились и русские части. Спускаясь с возвышенностей («с ше-ломяни»), противники начали сходиться. «И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: „С нами богъ!“ — и пакы: „,Боже христианскый, помози нам!“, 129 129 Боевой клич «С нами бог!» восходит к византийскому полковождению и зарегистрирован в Стратегиконе Псевдо-Маврикия конца VI — начала VII в. {Кучма В. В. Византийские военные трактаты VI–X вв. как исторический источник. — Византийский временник, т. 40. М., 1979, с. 74). погании же половци свои богы начаша призывати» (с. 43). Русские шли не торопясь, ордынцы «борзо». Неожиданно произошла заминка. Татары «не поступающе, сташа… И тако сташа, копиа подкладше, стена у стены, кождо их на плещу предних своих имуще, преднии краче, а заднии должае» (с. 63). Перед нами довольно редкий в монгольской тактике случай использования пешего, ощетинившегося копьями строя. Насколько известно, ордынцы в походах на Русь не использовали пехоту. Не обратились ли они к употреблению этого рода войск, убедившись в его эффективности и популярности в русских землях? Симптоматично, что в 90-е гг. XIV в. пехота была подобающе оценена и широко использована Тимуром.