Татьяна Соболева - История шифровального дела в России

«Месье, включенный пакет с двумя известного автора письмами при удобном случае Ея Императорскому Величеству поднести всепокорно прошу. Из которого никогда чаятельную жестокую предерзость, что ни иным чем письма свои зачинает, как токмо оскорблением Величества всевысочайше усмотреть соизволит… Весьма нужно есть надлежащие рефлексии и благовременные предупредительные меры восприять. Ибо оный автор, как письма его явствуют, не токмо мужеска и женска полу подкупил и что у его сообщников адгеренты имеются, но уже и духовенство (по удачливости одному его конфиденту) подкупить старается. Не клонится ли сочиненный его план по отъезде Ея Императорского Величества в Киев какое зло учинить. Я о том ни рассуждать, ни что–либо присоветовать не в состоянии, дабы мне, яко обиженному, не причтено было в какое пристрастие. Того ради поручаю Вашему Превосходительству, яко Ея Императорского Величества верному рабу и сыну Отечества, по присяжной Вашей должности о чистой совести как пред ведущим ответ дать можете для предосторожности всевысочайшей славы, чести и интересу, яко же благополучия и целости любезного нашего Отечества принадлежащие, со всякою откровенностью Ея Императорскому Величеству представления всеподданнейше учинить. Ибо все оное в молчании оставить пред богом и пред Ея Императорским Величеством безответно будет…» [86] Там же. Л. 398. .

О том, что было дальше, нам рассказывает Д. Кан: «Посол Франции де ла Шетарди определенно знал, что русские вскрывают его корреспонденцию. Однако текст его писем был зашифрован и, как все дипломаты, он чувствовал себя в безопасности, так как был уверен, что русские слишком глупы, чтобы вскрыть его шифр… В письме домой он неуважительно отозвался о царице, написав, что она «полностью находится во власти своих прихотей» и что она является «довольно фривольной и распутной женщиной»… Письмо было показано Елизавете. На следующий день, 17 июня 1744 г., когда Шетарди прибыл в свою резиденцию, ему была вручена нота, в соответствии с которой он должен был в течение 24 часов покинуть пределы России. Он заявил протест. Тогда русские стали зачитывать ему его же собственные письма. «Достаточно», — сказал он и начал упаковывать свои вещи. Однако приведенные нами выше материалы показывают, что Кан во многом ошибся. Русской императрице дешифрованная переписка иностранных министров, в том числе и переписка Шетарди, начала докладываться задолго до июня 1744 г., с того самого времени, как первых успехов добился Гольдбах. По этой же причине Елизавета никак не могла не поверить информации о содержании переписки Шетарди и потребовать ее дешифрования в своем присутствии. Что же касается «глупости русских», о которой писал Шетарди, да и Кан, то оставим это утверждение на их совести и просто улыбнемся. Не так ли, читатель?

Что же касается интересующего нас предмета, то зададимся вопросом, был ли привлечен к дешифровальной работе помимо Гольдбаха другой крупнейший математик, работавший в России одновременно с ним, — великий Леонард Эйлер? Знал ли Эйлер о работе Гольдбаха? Как известно, Эйлер был приглашен в Россию в Академию наук в 1726 г., и к 1742 г. уже пятнадцать лет жил и работал здесь. При этом он неоднократно доказывал свою преданность императрице и российским интересам. С Гольдбахом Эйлер состоял в дружественной и научной переписке. Именно в одном из писем Эйлеру Гольдбах сформулировал свою знаменитую проблему, получившую впоследствии его имя. И все же мы считаем, что на интересующий нас вопрос следует ответить отрицательно, исходя из следующего. Во–первых, насколько нам известно, в архивах не сохранилось документов, которые прямо или косвенно подтверждали участие Эйлера в дешифровальной работе. Ни в одном из писем из переписки Эйлера и Гольдбаха нет и намека на какие–либо аспекты криптографической деятельности. Это свидетельствует о том, что Гольдбах тщательно сохранял в тайне свою работу на особливой должности в Коллегии иностранных дел. Во–вторых, можно привести следующий любопытный случай, свидетельствующий о том, что по крайней мере до 1744 г. Эйлер не имел никакого понятия о криптографическом анализе и криптографической стойкости даже простейших шифров. В 1744 г. Эйлер послал одному из своих друзей письмо–криптограмму, в которой было несколько омофонов (некоторые буквы имели несколько шифробозначений), выразив при этом уверенность, что дешифровать такое письмо невозможно. Это свидетельствует о том, что в криптографических вопросах он был даже наивнее большинства изобретателей шифров–самоучек. В то же время нам удалось найти документы, из которых следует, что один из сыновей Эйлера, Иван Эйлер, работал в секретной экспедиции Коллегии иностранных дел и составлял шифры. На некоторых из них сохранилось его имя.