Ричард Докинз - Рассказ предка

Письменные материалы более надежны, чем устные предания, если не учитывать сомнительность фактов. Вероятно, каждое поколение детей, перенимая познания своих родителей, слушает их детальные воспоминания и передает их следующему поколению. Можно было бы полагать, что на протяжении пяти поколений многочисленные устные предания должны были бы сохраниться. Я ясно помню четырех своих бабушек и дедушек, но о своих восьмерых прабабушках и прадедушках я знаю горстку фрагментарных историй. Один прадед обычно пел определенную рифмованную бессмыслицу (которую я могу спеть), но только тогда, когда зашнуровывал свои ботинки. Другой был жадным до сливок и, проигрывая, опрокидывал шахматную доску. Третий был сельским врачом. Это мой предел. Как могут целых восемь жизней настолько уменьшиться? Как же получается, что даже когда цепь информантов, соединяющих нас во времени с очевидцем, кажется столь короткой, а человеческая речь столь богатой, все же тысячи деталей, из которых состояли восемь целых человеческих жизней, были так быстро забыты?

К нашему разочарованию, устные предания прекращаются почти немедленно, если им не посвящены бардовские декламации, как те, которые были, в конечном счете, записаны Гомером, и даже тогда история далеко не точна. Она распадается в чепуху и неправду после удивительно немногих поколений. Исторические факты, связанные с реальными героями, злодеями, животными и вулканами быстро вырождаются (или расцветают, в зависимости от Вашего вкуса) в мифы о полубогах, дьяволах, кентаврах и огнедышащих драконах. Но устные предания и их недостатки не должны нас останавливать, потому что, в любом случае, у них нет никакого аналога в эволюционной истории.

Письменность является огромным усовершенствованием. Бумага, папирус и даже каменные таблички могут стереться или распасться, но у письменных документов есть вероятность быть точно скопированными через неопределенное количество поколений, хотя на практике точность не является полной. Я должен объяснить особый смысл, который я вкладываю в понятие точность, и действительно особый смысл, который я вкладываю в понятие поколение. Если Вы напишете мне сообщение, и я скопирую его и передам третьему лицу (следующее "поколение" копирования), то это не будет точная копия, поскольку мой почерк отличен от Вашего. Но если Вы пишете внимательно, и если я кропотливо следую за каждой из Ваших закорючек, точно выводя знаки нашего общего алфавита, у Вашего сообщения есть хороший шанс быть скопированным мною с абсолютной точностью. Теоретически эта точность могла бы быть сохранена через неопределенное число "поколений" писцов. Учитывая, что есть дискретный алфавит, согласованный автором и читателем, копирование позволяет передавать сообщение, сохраненное после разрушения оригинала. Эту особенность письма можно назвать "самонормализацией". Она работает потому, что буквы истинного алфавита дискретны. Момент, напоминающий о различии между аналоговыми и цифровыми кодами, нуждается в немного более детальном объяснении.

Существует согласный звук, который является промежуточным между английскими твердым "с" и "g" (во французском твердое "c" в comme). Но никто не думал бы стараться представить этот звук буквой на письме, которая выглядела бы промежуточной между "c" и "g". Все мы понимаем, что каждая написанная буква в английском языке должна быть одним и только одним членом нашего 26-буквенного алфавита. Мы понимаем, что французский язык использует те же 26 букв для звуков, которые не являются в точности теми же, что и наши, и которые могут быть промежуточными в сравнении с нашими. Безусловно, каждый язык, каждый местный акцент или диалект отдельно использует алфавит для того, чтобы самонормализовать различные звуки.

Самонормализация борется против "китайского шепота", вырождающего сообщения из поколения в поколение. <���Американские дети называют эту игру "телефоном", русские — "испорченным телефоном" — прим. Пер.> Такая же защита невозможна для рисунков, копируемых и перекопируемых чередой подражающих друг другу художников, если только сам рисунок не объединяет в себе ритуальные соглашения как собственную версию "самонормализации". У записей очевидца некоторого случая, в отличие от нарисованных картин, есть хороший шанс все еще быть точно воспроизведенными в исторических книгах несколько столетий спустя. У нас есть, вероятно, точный отчет о разрушении Помпей в 79 году нашей эры, потому что очевидец Плиний Младший записал увиденное в двух посланиях историку Тацитусу, и некоторые из писем Тацитуса сохранились благодаря последовательному копированию и впоследствии перепечатыванию, чтобы мы могли читать их сегодня. Даже в догутенберговое время, когда документы дублировались писцами, письменное изложение представляло большой прогресс в точности по сравнению с памятью и устными преданиями.