Untitled.FR2

Братец, яко триумфатор, нежась в лучах славы и предвкушая чины и награды, может, и не заметил бы нежной перемены между Мари и государевым живописцем, но горничная-француженка, недовольная тем, что красавец художник предпочел ей хозяйку, открыла братцу глаза.

Князь бесновался и грозил засечь гофмаляра да и Мари на конюшне. И быть бы Никите битым, если бы не вспомнил он недавние годы, когда держал в руках шпагу, а не кисть. Неприятель отступил перед дверьми его мастерской, но улыбка Венеры погасла. На другое же утро княжеский обоз покинул Флоренцию. Вместе с Венерой римской увезли в Петербург и Венеру московскую. Забыли в мастерской только ее портрет.

Явившийся к Никите управляющий в тог же день передал ему записку от синьора Реди. Прославленный академик хотел взглянуть на последние работы своего ученика.Ошеломленный разлукой с Мари, Никита, как во сне, свернул холсты и понес их на суд академика. Только портрет Мари он не хотел выставлять, но ученики-итальянцы, явившиеся из Академии, шумно затараторили, что он с ума сошел, это же лучшая его вещь — шедевр!

Действительно, синьор Реди, равнодушно созерцавший до того копии с великих живописцев, увидев портрет Мари, даже привстал со своего кресла. Затем он необычно долго стоял перед портретом и наконец обернулся к Никите и вымолвил:

— Вам больше нечего делать у меня в мастерской, синьор! — И на шум учеников отчеканил: — Синьор Никита сам образовал себя! Он большой мастер, персонных дел мастер, а не какой-то там господин Ларжильер! — И тут все облегченно заулыбались: когда Томмазо Реди ругал модного портретиста Парижа господина Ларжильера, значит, он находился в самом добром расположении Духа.

Через неделю Никита получил диплом от Флорентийской академии, коий удостоверял, что он «добрый мастер, способный писать картины аллегорические и исторические, украшать церкви и дворцы фресками, изображать баталии и запечатлевать ландшафты. Но более всего сей мастер склонен к искусству портрета, в чем отменно добрые успехи показал». Той высокой оценкой и заканчивался диплом Академии. Портрет Мари и в самом деле к тому времени наделал шуму во Флоренции, и даже сам великий герцог Тосканы соизволил его посмотреть. Владетелю Тосканы работа московского мастера так понравилась, что он не поленился отписать в Санкт-Петербург царю Петру, отмечая великие успехи его питомца, заставившего заговорить о себе многих славных художников Италии. Петру послание герцога переслали из России в Голландию, где он отдыхал от трудов великой Северной войны, а так как из Голландских Штатов Петр собирался по политическим делам в Париж, то великий государь еще раз повелел своему любимцу поспешать на берега Сены, где Конон Зотов договорился уже об уроках у мосье Ларжильера. И Никита отбыл в Париж.

После несостоявшейся высадки в Сконе великий Северный союз противу шведа лопнул, как тришкин кафтан: Англия и Голландия отозвали свои эскадры с Балтики, Саксония и Речь Посполитая, равно как Дания и Ганновер, все воинские действия против шведов также прекратили. В Копенгагене появилась прелюбопытная декларация «О причинах, заставивших отказаться от десанта» за подписью самого короля Фредерика. В ней объявлялось, что десант сорвал, мол, царь Петр, медливший поначалу с переброской русских войск, а затем вступивший тайно от союзников в прямые переговоры со шведом.

— Каков союзничек? И месяца не прошло, как лобызался, чокался, любезным другом и братом величал, а ныне с ним столь знатная метаморфоза! Все свои грехи на меня валит!— Петр с искренним огорчением покачал головой, глянул на Шафирова. Тряслись вместе в скверной дорожной карете, поспешая из Мекленбурга в Пруссию. Хитроумный еврей скорбно развел руками и, утешая Петра, заметил:— Чаю, хотя бы король прусский с нами в великую конфиденцию вступит! Ему ныне Штеттин обратно шведу возвернуть — самому нож к горлу приставить!

Однако расчет на прусскую дружбу оказался пустой затеей. Хотя при встрече прусский король Фридрих Вильгельм и просил не уводить русские войска из Мекленбурга, где они на деле защищали Пруссию от шведа, и заверял, что великий государь ему во всем пример для подражания, объявить открытую войну Швеции он боялся и псе время подчеркивал, что и Штеттин-то он держит за собой временно, взяв его только в секвестр.

Сия двуличность бесила, и однажды, когда Фридрих Вильгельм вышел, как обычно, к столу в старых и рваных перчатках и засаленном кафтане, Петр не сдержался и буркнул, что коли в Пруссии нет денег даже на чистые перчатки ее королю, то он понимает, что эта страна и впрямь не способна воевать со Швецией. Сам царь в Берлине сшил себе новый нарядный костюм, купил дюжину свежих перчаток и франтовскую зеленую шляпу с пером и чувствовал себя жентильомом, вполне собранным к дальнему путешествию.