Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

Я встал. Тихо жужжал кондиционер, в комнате было почти холодно, но мне казалось, что я весь взмок от пота. Я распахнул окно и глянул вниз. Потом схватил газету и стал читать военные сводки. Войска союзников уже продвинулись за Париж, они наступали по всем фронтам, и казалось, что немецкие армии спасаются бегством, почти не оказывая сопротивления.

Я жадно разглядывал карту военных действий. Эту часть Франции я знал очень хорошо, я знал ее деревушки, проселочные дороги, ведь это была via dolorosa , дорога, по которой бежали эмигранты. А теперь по ней бежали победители — солдаты, эсэсовцы, палачи, убийцы, охотники за людьми. Они бежали назад в свою Германию, эти победители, к которым я тоже формально принадлежал и которые охотились и за мной. Я опустил газету и молча уставился в одну точку.

Потом я услышал, как отворилась дверь и голос Марии спросил:

— Эй, есть тут кто-нибудь?

В комнате тем временем стало совсем темно.

— Конечно, — сказал я, вставая. — Просто я свет не зажигал.

Она вошла.

— Я уж подумала, что ты опять сбежал.

— Не сбегу, — улыбнулся я, притягивая ее к себе. Она вдруг стала мне дороже всего на свете.

— Не надо, — прошептала она. — Не делай этого. Я не могу быть одна. Когда я одна, я никто.

— Ты сама жизнь? — сказал я. — Все тепло жизни, Мария. Я боготворю тебя. Ты вернула мне свет и все краски мира.

— Почему ты сидишь впотьмах?

Я указал на освещенные окна небоскребов.

— Там снаружи весь мир сияет. Поэтому я забыл включить свет. А теперь ты пришла, и мне никакой свет не нужен.

— Зато мне нужен. — Она засмеялась. — В темной комнате мне всегда делается ужасно грустно. А потом, свет необходим, чтобы разобрать покупки. Я принесла нам ужин. Все банки и коробки полны еды. В Америке что угодно можно купить в готовом виде.

— Я тоже кое-что принес: бутылку водки.

— Тут есть еще одна бутылка!

— Я видел. Настоящая русская, прямо из России.

Она прильнула ко мне.

— Я знаю. Но твоя, от Мойкова, мне нравится больше.

— А мне нет. Я человек без предрассудков.

— Зато я с предрассудками! Эту русскую заберешь с собой! — распорядилась она. — Не хочу ее больше видеть! Отдай Мойкову, он очень обрадуется.

— Хорошо, — подчинился я.

Она поцеловала меня. Я ощутил аромат ее духов и прикосновение свежей, юной кожи.

— Со мной надо обращаться бережно, — промурлыкала она. — Не могу больше переносить боль. Я очень ранимая. Иначе даже не знаю, что со мной будет.

— Я не причиню тебе боли, Мария, — сказал я. — По крайней мере, намеренно. А остальное никто не знает.

— Держи меня крепче. Только не отпускай.

— Я тебя не отпущу, Мария.

Она умиротворенно вздохнула, как ребенок. Хрупкая и изящная, она стояла на фоне светящихся небоскребов, в которых тысячи уборщиц, прибирая грязь повседневных конторских буден, наполняли небо волшебством. Она произнесла что-то по-итальянски. Я не понял и ответил ей по-немецки.

— О ты, возлюбленная жизни моей, — сказал я. — Утраченная, и воскресшая вновь, и невредимая…

Она покачала головой:

— Я тебя не понимаю. А ты не поймешь меня, если мы захотим по-настоящему поговорить друг с другом. Странная любовь какая-то. Переводная.

Я поцеловал ее.

— По-моему, в любви, Мария, перевода не бывает. Но даже если и бывает, я этого не боюсь.

Мы лежали в постели.

— Тебе сегодня вечером опять уходить? — спросил я.

Мария покачала головой:

— До завтрашнего вечера — никуда.

— Вот и хорошо. Можем остаться тут. Можем даже второй раз поужинать: копченая говядина, сыр, черный хлеб. И пиво! А на потом остатки пирожных от Сары Ли и кофе. Великолепное приключение!

Она рассмеялась:

— Очень незатейливое приключение.

— Самое замечательное из всех, какие я знаю. Даже не помню, когда я в последний раз испытывал такое блаженство. Во время бегства я привык к убогим гостиничным номерам и был счастлив, когда находил хотя бы такую крышу над головой. По вечерам торопливо ел на грязных подоконниках, подстелив оберточную бумагу, и был до смерти рад, что есть хоть какая-то еда. А сегодня…

— Сегодня ты тоже ел на оберточной бумаге, — перебила меня Мария.

— Но я ел вместе с тобой. В твоей квартире…

— Квартира не моя, — пробормотала она сонным голосом. — Квартира чужая, временная, как и все в моей жизни: платья, украшения, диадемы, даже времена года. Сегодня, к примеру, у нас на съемках уже была весна будущего года.

Я смотрел на нее. Обнаженная, загорелая, она растянулась на кровати и была очень красива. «Весна будущего года! — подумал я. — Где-то я буду следующей весной? Все еще в Америке? Или к тому времени война уже кончится и я попытаюсь вернуться в Европу?» Ответа я не знал, но что-то внутри меня мучительно сжалось.