Маргарита Павлова: Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Эпистолярное наследие Сологуба также содержит весьма скупые данные о его внутренней жизни. В декабре 1927 года П. Н. Лукницкий записал со слов А. А. Ахматовой:

Думает, что Сологуб вряд ли поддерживал с кем-либо (особенно в последние годы) переписку (такую, которая была бы — как переписка Блока — творчеством). Сологуб в Царском Селе сказал ей, что не переписывается ни с кем, потому что считает, что писать письма — значит отдавать какую-то часть самого себя. Зачем это делать? Правда, это могло быть сказано Сологубом исключительно из любви к парадоксам [8] Лукницкий П. Н. Встречи с Анной Ахматовой. 1926–1927. — Париж; М.: Ymca-Press — Русский путь, 1997. — Т. 2. — С. 330. .

Предположение Ахматовой оправдалось. В апреле 1928 года О. Н. Черносвитова сообщала сестре Т. Н. Чеботаревской впечатление о характере просмотренных ею трех с половиной тысяч писем сологубовского архива перед передачей его в Пушкинский Дом:

Переписка большей частью делового характера, устройство лекций по всей России, издатели, редакторы, по частным объявлениям (целые годы — о переписчицах, натурщицах [9] Сологуб увлекался любительской фотографией, здесь, вероятно, речь идет о фотомоделях. , домах, дачах), и, конечно, много также от товарищей по перу (Мережковские, Андреев, Блок и т. д.) — не особенно интересно, т. е. не так интересно, как можно было бы ожидать, потом большое количество от читателей и почитателей обоего пола и, наконец, от родных [10] Письмо О. Н. Черносвитовой Т. Н. Чеботаревской / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. — СПб.: Академический проект, 1993. — С. 318–319. .

Г. Иванов вспоминал, что «однажды, в минуту откровенности» Сологуб признался в разговоре с Блоком: «Хотел бы дневник вести. Настоящий дневник для себя. Но не могу, боюсь. Вдруг, случайно, как-нибудь, подчитают. Или умру внезапно — не успею сжечь. Останавливает меня это. А, знаете, иногда до дрожи хочется. Но мысль — вдруг прочтут, и не могу» [11] Иванов Г. Петербургские зимы // Иванов Г. Собр. соч.: В 3 т. — М.: Согласие, 1994. — Т. 3. — С. 139. Между тем Сологуб вел дневники в течение более 20 лет, об их судьбе см.: Письма Р. В. Иванова-Разумника к A. Л. Бему (1942–1944) / Публ., вступ. заметка и коммент. Ж. Шерона и Л. Шерон // Звезда. — 2002. — № 10. — С. 110–152. .

Даже если допустить, что мемуарист «вспомнил» разговор, которого никогда не было, его художественный домысел выглядит весьма убедительным. В дневниковой записи от 27 ноября 1923 года К. Чуковский сообщал, что предложил Сологубу писать мемуары и получил следующий ответ: «Мемуары? Я уже думал об этом. Но в жизни каждого человека бывают такие моменты, которые, будучи изложены в биографии, кажутся фантастическими, лживыми. Если бы я, напр<���имер>, описал свою жизнь правдиво, все сказали бы, что я солгал. <���…> Но биографии писать я не стану, т<���ак> к<���ак> лучше всего умереть без биографии. Есть у меня кое-какие дневники, но когда я почувствую, что приближаются минуты смерти, — я прикажу уничтожить их. Без биографии лучше. Я затем и хочу прожить 120 лет, чтобы пережить всех современников, которые могли бы написать обо мне воспоминания» [12] Чуковский К. Дневник 1901–1929. — М.: Современный писатель, 1997. — С. 258. .

Сологуб всегда производил впечатление одного из наиболее «закрытых» писателей, эту особенность любили подчеркнуть мемуаристы: «за его загадочной улыбкой <���…> скрывались наглухо запертые врата в его замкнутую, никому и никогда до конца не раскрывшуюся душу» [13] Воспоминания С. Кречетова (наст. имя и фам. — Сергей Александрович Соколов) цит. по: Н. М. Вечер памяти Сологуба (письмо из Берлина) // Дни (Париж). — 1927.— № 1276, 23 декабря. — С. 2. ; «наиболее загадочный из всех крупных русских писателей, он и человек был непроницаемый, неуяснимый» [14] Харитон Б. Сологуб и его жена (Из воспоминаний) // Сегодня (Рига). — 1927. — № 276, 7 декабря. — С. 2. и т. п.

Он сознательно скрывал все, что не касалось его литературной деятельности, свою интимную («человеческую») жизнь; под разными предлогами уклонялся сообщать о себе для печати даже элементарные биографические сведения, вместо таковых отправлял записки, которые и помещались в изданиях: «Моей автобиографии прислать не могу, так как думаю, что моя личность никому не может быть в такой степени интересна. Да мне и некогда заниматься таким ненужным делом, как писание автобиографии. СПб. Сентября 5-го 1907» [15] Литературный календарь-альманах 1908 / Сост. О. Норвежский. — СПб., 1908. — С. 49. . Или: «Я с большим удовольствием исполнил бы всякую вашу просьбу, но это ваше желание не могу исполнить. Моя биография никому не нужна. Биография писателя должна идти только после основательного внимания критики и публики к сочинениям. Пока этого нет» [16] Книга о русских поэтах последнего десятилетия / Под ред. М. Гофмана. — СПб.; М.: Т-во М. В. Вольф, 1909. — С. 240. Сведения об авторе «Мелкого беса» из биографического очерка, составленного Ан. Н. Чеботаревской, очевидно, были предварительно процензурованы Сологубом. — См.: Чеботаревская Ан. Федор Сологуб: Биографический очерк // Русская литература XX века (1890–1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. — М.: Мир, 1915. — Т. 2, ч. 1. — С. 9–10; перепеч.: Сологуб Федор. Творимая легенда. — М.: Худож. лит., 1997. — Кн. II. — С. 214–219. Далее цитирую по Венгерову. .