Александр Гордон - Диалоги (декабрь 2003 г.)

Вот, собственно, структура парадигмы. А дальше – когда она ломается, тогда и происходит научная революция. И можно выделить два типа таких революций. Первый тип как раз Кун описал. Это то, что он называет «аномалия и кризис». Что это такое? Открывают новый тип объекта, но еще не знают, что это новый объект. Поэтому описывают его в старом языке, видят его сквозь призму старых представлений, сквозь призму старой картины мира, старых философских оснований. Так было с теорией относительности. Картина мира была еще электродинамической, а практика в нее уже не укладывалась – возникают разрывы, парадоксы, то, что Кун называл кризисами.

Простой пример. Обнаруживается, что если уравнения Максвелла записывать в разных системах отсчета, пользуясь преобразованиями Галилея, то они не ковариантны. Нековариантность – это очень плохо, потому что уравнения должны выражать законы природы. А законы природы не зависят от моего способа описания, ибо в противном случае физика была бы невозможна. А на систему отсчета можно смотреть как на идеализированную физическую лабораторию с часами и линейками. Согласование результатов, полученных в разных лабораториях, дается через преобразования Галилея. В данном случае уравнения получаются нековариантными, нарушаются, следовательно, основания физики, значит, нужно сделать уравнения Максвелла ковариантными, то есть сохраняющими свою форму в разных системах отсчета. Тогда придумываются новые преобразования и вводятся. Казалось бы, задачка решена – надо отказаться от преобразований Галилея, пользоваться новыми преобразованиями, а те рассматривать как предельный случай описания, когда можно пренебречь конечной скоростью распространения взаимодействий – скоростью света.

Но тут возникает еще более сложный парадокс. Из преобразований Галилея автоматически вытекает то, что зафиксировано в картине мира, что пространственно-временные интервалы абсолютны, они не меняются. Это соответствует картине мира абсолютного пространства-времени. Это Лоренц исповедовал всю жизнь и от этого не хотел отказываться. А из преобразований, которые предложил Лоренц, следует совсем иное – пространственно-временные интервалы становятся относительными, они меняются при переходе от одной системы отсчета к другой. Что делать? Лоренц говорит так: мои преобразования – дело временное, местное время и пространство – это не настоящие физические время и пространство. А это просто прием, который позволяет описывать определенные процессы. Это называется «гипотеза ad hoc». Это вроде того, как разрушающийся дом можно подпереть балками, но рано или поздно его все равно придется демонтировать.

Так что парадокс остается, его надо решать – надо было ломать картину мира. Но Лоренц с нею сросся, он не хотел ничего ломать – так часто бывает. Так было и с Планком: он открыл квант действия, но вовсе не хотел вводить фотоны в картину мира, это после сделал Эйнштейн.

Итак, накопление аномалий и кризисов – это предпосылка научной революции. Это своеобразный тревожный звонок: наука столкнулась с таким типом процессов, который в картине мира не отражен, картина мира уже неадекватна этому типу процессов, значит, нужно ее ломать. Ломать фундамент парадигмы, то есть основную из ее частей. А вместе с нею идеалы и нормы будут меняться и философские основания, в общем, это целая проблема.

Собственно, теория относительности Эйнштейна и была решением этой задачи. Причем, интересно то, что после решения этой задачи Эйнштейн был вынужден отказаться от классических идеалов и норм объяснения и описания и начать их первую ломку, совершить переход от классики к не-классике. Что говорит классика? Все твои объяснения должны касаться только объекта, ничего субъективного, ничего связанного с деятельностью быть не должно, субъект должен быть вынесен за скобки описания и объяснения. А не-классика говорит: нет, условием получения объективного знания является четкая фиксация типа деятельности – операций, процедур, средств – с помощью которых я изучаю этот объект.

Есть такой красивый образ (данный Эддингтоном, а после его любил повторять философ Поппер): теория – это сеть, которую мы забрасываем в мир; все, что мы этой сетью выловим – это наш объект. Если вы сплетете сеть с большими ячейками и забросите в озеро с рыбой, то выловите только крупную рыбу, а вся мелочь уйдет. И вы будете утверждать, что в озере водятся только такие рыбы. И пока у вас будет такая сеть, вы ничего нового не поймаете. Сплетете же сеть с более мелкими ячейками и увидите – как природа на выдумки торовата, найдете множества созданий, которых прежде никто не вылавливал. Все зависит от типа сети. Так вот, идеалы и нормы науки – это то, что задает макет плетения сети, это схема метода. Если вы задаете неклассический подход, то должны четко эксплицировать, что у вас за сеть и каков способ работы с нею, то есть выявить операции, процедуры и средства деятельности, с помощью которых вы зондируете этот объект. Ибо он проявляет себя через них. Собственно, это и было зафиксировано в квантовой физике.