Юрий Сальников: Неизвестный 'квадрат Леваневского'

- Знаешь, как мы ждали Леваневского? - начал вспоминать Иван Дмитриевич. - Мы слушали в наушники все четверо. Сначала пролетел Чкалов. Близко прошел от нашей станции. Думали, сбросит газеты. Была сильная облачность, и самолет мы не видели. Потом немного стороной прошел Громов. А вскоре Москва сообщила о вылете Леваневского. Звук его моторов слышали, но сам самолет не было видно. Кренкель от приемника не отходил, я ему все кофе приносил, чтобы он мог держаться. Помню радиограмму: отказал правый крайний мотор, обледенение, снижаемся. Тогда в авиации еще не могли как следует бороться с обледенением. Оно их и погубило... А какая история с нами приключилась! Мы сидим на Северном полюсе, полярная ночь, темно - и вдруг оранжевый свет идет от горизонта. Мы вскочили и бегом навстречу: словно идет кто-то, фонариком "летучая мышь" светит. А Федоров как закричит: "Так это же Венера!" Это было в октябре 1937 года. Тогда день и ночь готовили аэродром для спасательных самолетов. К сожалению, он так и не пригодился...

- Иван Дмитриевич, как вы думаете, а что все-таки произошло с самолетом?

- Я же говорю: Леваневскому надо было вверх подниматься. Но началось обледенение. За короткое время оно создает вес, превышающий вес самого самолета. Огромное наслоение. И самолет, видимо, рухнул, даже, может быть, пробил лед и ушел на дно.

Самолет СССР Н-209 на старте.

После нескольких встреч мне стала активно помогать в поисках Лидия Степановна Галковская, жена радиста экипажа.

- А вы встречались с Шелимовым? - как-то спросила она меня. - Он был помощником начальника связи ВВС и отвечал за радиосвязь в этом перелете.

Генерал-лейтенант в отставке Николай Павлович Шелимов выслушал нас с Лидией Степановной и стал вспоминать подробности перелета:

- Когда оставалось минут двадцать до старта, я сказал Николаю Галковскому - мы с ним некоторое время вместе работали, Николай был одним из лучших радистов ВВС, - чтобы он каждые полчаса между радиограммами, которые должен передавать, просто нажимал ключ, а наши радиопеленгаторы по импульсам засекут самолет. Тогда мы будем постоянно знать, где они находятся. Галковский обещал. В аварийной ситуации он мог воспользоваться радиотелефонной связью с помощью микрофона...

- Я знаю, - продолжал Шелимов, - что в последней, девятнадцатой, радиограмме, переданной 13 августа в 14 часов 32 минуты, вы нашли цифровое окончание, принятое на Аляске и не принятое у нас, в Тикси. Но обратите внимание: там передано - высота 4600 метров. А я помню, как мне принесли текст радиограммы, которую Галковский передал микрофоном. Она была принята в единственном экземпляре, ее принимала наша станция, американцы и канадцы могли не понять русскую речь. Текст такой, как сейчас помню: "Аварийная. Высота 6200 метров, отказал правый крайний мотор, снижаемся, входим в облачность, обледеневаем". После этого наши радиопеленгаторы перестали получать сигнал с самолета, он был уже за полюсом, примерно на 120-200 километров ближе к Аляске. Эта радиограмма меня потрясла: гибли люди, мои товарищи. Дежурства я не снимал, продолжали слушать эфир, но ничего достоверного принято не было... Недавно я разговаривал с Громовым, он тоже помнит текст этой радиограммы. Михаил Михайлович высказывает предположение, что при сильном обледенении машина могла развалиться в воздухе или разбилась об лед при неуправляемом падении.

- Николай Павлович, а вы исключаете возможность планирования или какой-либо управляемой посадки?

- Абсолютно исключаю. Ведь больше никаких сигналов не было.

- Но ведь девятнадцатая радиограмма с цифровым окончанием говорит о том, что самолет предполагал садиться в квадрате, в который входят острова Банкс, Мелвилл и полуостров Бродер...

То, что самолет продолжал лететь после того, как его потеряли радиопеленгаторы, подтверждает и сообщение правительственной комиссии по организации перелета, опубликованное в "Правде" 14 августа 1937 года. "В 15 часов 58 минут по московскому времени якутская радиостанция приняла с самолета следующее сообщение:

"Все в порядке. Слышимость Р-1" (что значит - плохая. - Ю. С.). Затем в 17 часов 53 минуты радиостанция мыса Шмидта приняла с самолета следующую радиограмму: "Как вы меня слышите? РЛ (позывной самолета Леваневского. - Ю. С.) Ждите..." Многие летчики, с которыми мне приходилось говорить по поводу этих двух радиограмм, пожимают плечами и считают их недостоверными. Но ведь ни одной радиограммы не публиковалось без тщательнейшей проверки! Все споры можно было бы разрешить просто, если бы сохранился архив штаба перелета. Он принадлежал управлению авиационной промышленности, которое тогда входило в Наркомат тяжелой промышленности. Когда в октябре 1941 года из Москвы эвакуировались государственные и правительственные учреждения, часть архивов была уничтожена, часть - вывезена на восток. С тех пор архив штаба перелета пропал, и все попытки его найти пока безуспешны... Об этом мне рассказал старейший работник авиапромышленности, член штаба перелета Пантелеймон Степанович Анищенков. Последние дни и часы до старта он постоянно был с экипажем.