В бюргерских семьях, где в видах карьеры придают большее значение образованию, положение иное. Здесь в домашнем учителе зачастую почитают уже воспитателя, в особенности если родители понимают, что значат гуманные демократические методы воспитания. Часто именно домашний учитель растолковывает родителям своих воспитанников: авторитарное положение отца в большой патриархальной семье соответствует положению самодержавного князя в государстве, авторитарная педагогика подавляет все демократические побуждения подданных. «Добрые привычки не вырабатываются лишь приказами, назиданием, предостережениями, наказаниями. Упражнения — вот настоящее средство», — учит бывший домашний учитель Базедов. На детей раньше смотрели как на незрелых взрослых, теперь к ним начинают относиться как к самоценным существам. Просветители стремятся внедрить во влиятельные семьи подходящих учителей. Тайная организация «Немецкий союз», созданная Карлом Фридрихом Бардтом, издает предписание «осторожно действовать во всех местностях, семьях, при дворах etc., оказывая влияние на замещение должностей гувернеров, секретарей, священников и т. д.». Проблема «воспитания князей» (домашними учителями, разумеется) играет значительную роль в литературе — от Виланда до Жан-Поля.
К тем, кто превращает свое вынужденное звание в призвание, принадлежит и Жан-Поль. Он и учителем работает творчески, сворачивает со старых путей, ищет новые, записывает наблюдения и пишет потом на этой основе книгу, которая обеспечивает ему место в истории педагогики. Тем не менее должность домашнего учителя в Тёпене — это прежде всего бегство. Он бежит от семьи, от голода. По настоятельным просьбам Рихтера друг Эртель, который, постоянно прихварывая, вскоре после него покинул Лейпциг, добился для него этого места. Это последняя из множества дружеских услуг. 13 октября 1786 года Адам фон Эртель умирает на руках у Рихтера.
Через три месяца Рихтер вступает в должность учителя в господском доме поместья Тёпен. Его ученик — младший брат почившего друга. Рихтер обучает его по собственному методу, который потом назовет «развитием жажды познания».
Вскоре ученик привязывается к нему трогательной любовью, с отцом же, хозяином, у Рихтера постоянно возникают споры, которые и после увольнения продолжаются в письмах. От голода Рихтер теперь избавился, но независимость потерял. У него есть собственная комната и покой, но меньше времени для себя. Однако он использует и это малое время. Даже на прогулках он всегда с книгой или с грифельной доской. Потрясение, вызванное смертью друга, едва сказывается. Он лишь пишет несатирическое сочинение («Что есть смерть»). Последствия этого удара судьбы пока еще неощутимы.
Годы в Тёпене вознаграждают писателя знакомством с новой областью жизни. Он увидел деревню с другой точки зрения, не глазами мечтательного сына пастора. Жизнь в господском доме утратила свой блеск. Он увидел нужду и бесправие крестьян. Сатиры, которые он теперь пишет, становятся более острыми и более точными. Алчный помещик, с которым он через два года расстанется, позднее появится в романе.
В апреле 1789 года он снова у матери в Гофе. Через год он занимает новое место учителя, в Шварценбахе, где ребенком читал «Робинзона» и посещал латинскую школу. Теперь он учит семерых школьников разного возраста, на этот раз из бюргерских семей, детей знакомых и друзей, на которых и проверяет свои педагогические идеи.
Как всякая сильная личность, посвящающая себя преподаванию, он не может подавить в себе стремления воспитать своих учеников по своему образу и подобию. Он учит их на жан-полевский лад, например, применяя свой метод — сравнением разнородных предметов связывать друг с другом разные области знания. Но результат — лишь поиски остроумных метафор. Прививать детям остроумие, говорится в первом романе, в «Незримой ложе», потому полезно, что это ускоряет работу их «мыслительного механизма», учит их пользоваться знаниями. «Автор данного сочинения некогда в течение трех лет… возглавлял захолустную школу», — рассказывает он об этом времени в «Леване». «Тогда начали наряду с латынью изучать немецкий, французский, английский, вместе со всеми так называемыми естественными науками. Однако… после полугода ежедневных пятичасовых занятий мы начали искать в этих повторениях забавные сходства… автор, чтобы подбодрить учеников и сохранить эти находки, завел журнал, озаглавленный „Антология bonmot [22] Острое словцо ( фр .).
моих питомцев“, в который он при них заносил каждое остроумное замечание». Затем он цитирует оттуда две страницы: «Дыхательное горло; нетерпимые испанцы и муравьи не терпят ничего постороннего, а выталкивают его. Лютеранская религия и олени не выносят южного тепла. Моя школа — школа квакеров, где каждый может говорить, что хочет».
Читать дальше