Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Можно не сомневаться, что напечатать в своем журнале между 1784 и 1788 годами некоторые из рихтеровских сатир Архенгольца побудили их революционно-критические тенденции. Но и он считает, что форма снижает их возможное влияние. Это косвенно видно из совета, который он позднее даст сатирику: «Будь все это остроумие и причудливость израсходованы в романе, я уверен, книготорговцы дрались бы за него. Почему же, спрашивается, Вы не поступаете так со своими произведениями? Ведь человеку, владеющему таким несравненным искусством быть остроумным и причудливым, не так уж трудно увлечь тех, кто всего лишь торгует изделиями искусства!»

Это пишет ему Архенгольц в феврале 1790 года. Ровно через год готов «Вуц». Но до тех пор Рихтер напишет еще много сатир, не имевших никакого успеха. Рукопись «Бумаг дьявола» кочует от издателя к издателю, друзья и знаменитости, выступающие в роли посредников, ничего не добиваются. И все время он дорабатывает, улучшает, шлифует ее. После долгих блужданий в марте 1786 года рукопись оседает в Гере, у некоего господина Бекмана, который сулит издать ее тиражом в 750 экземпляров за оскорбительно мизерный гонорар — и замораживает на годы, пока наконец в 1789 году она не появляется с ужасающим количеством типографских и корректорских ошибок и остается незамеченной. К этому времени уже готова третья книга сатир, «Абракадабра, или Баварская крейцеровская комедия», так и не нашедшая издателя. Отрывки из нее потом вошли в романы.

Рихтер все еще живет вместе с матерью и братьями. Он немного зарабатывает репетиторством в домах гофской знати, еще меньше — публикуемыми сочинениями. Он много пишет (в том числе бездну вежливо-остроумных писем людям, которые могут одолжить бедствующей семье деньги), много читает (в том числе больше прежнего современных немецких авторов: Канта, Гердера, Гамана), поддерживает дружбу с учеными и старается верой в себя преодолеть нужду и досаду, вызываемую насмешками гофских жителей, которые видят в нем неисправимо глупого студента, так ничего и не добившегося. Два года он терпит, потом бежит из города, который позднее под названием Кушнаппель в «Зибенкезе» войдет в литературу, становится гувернером, причем, на беду, у человека, который совершенно не выносит его и невыносим для него: у камеррата фон Эрителя, отца его друга.

Так вступает он на тернистый путь — удел многих интеллигентов бюргерского происхождения того времени. В университетах многих немецких земель и земелек, зачастую обязанных своим созданием только тщеславию мелких князей (даже такой провинциальный городок, как Бютцов в Мекленбурге, на короткое время становится университетским городом), без всякого плана выпускают студентов, для которых нет мест. И для безработных выпускников должность гувернера нередко единственная возможность заработка. Но армия безработной интеллигенции растет; это вынуждает их мириться с малым и в свою очередь позволяет богатым семьям нанимать выпускников. Сначала их называют репетиторами (в отличие от гувернера у знати), потом несколько более почетно — домашними учителями.

Чтобы получить место, нужны рекомендации и посредничество — пасторов, чиновников, придворных поэтов, издателей, но в первую очередь профессора. Так развивается подхалимство перед ними, которое возмущает студента Рихтера в Лейпциге. Таким посредничеством был известен, например, Геллерт. В «Леване» Жан-Поля говорится о «приснившемся письме к благословенному профессору Геллерту, в котором автор просит о месте гувернера», называя профессора оптовым поставщиком учителей. Шиллер добывает Гёльдерлину место у госпожи фон Кальб.

Почти всем выдающимся людям того времени, у которых в отличие от Гёте не было достаточных средств, пришлось пройти суровую школу гувернерства. Гердер, Гиппель, Гаман, Глейм, Винкельман, Гебель, Кант, Фихте, Гегель, Шлейермахер, Гёльдерлин, Базедов, Кампе, Гейнзе, Ленц, Иоганнес фон Мюллер, Фосс, Арндт — все они проходили через эту школу услужения; то был принудительный этап образования, вроде странствий подмастерьев, с тем преимуществом, что он протекает не в собственной социальной среде, а позволяет познакомиться со всеми имущими слоями: с деревенской, столичной, чиновничьей и офицерской знатью, патрициями, духовенством, торговцами, купцами, арендаторами.

Наниматель уважает домашнего учителя настолько, насколько в его семье считаются с детьми и с их воспитанием. Хуже всего в домах деревенской знати, поэтому служба здесь чаще всего похожа на прислуживание. Когда в пьесе Ленца «Домашний учитель» герой осмеливается за столом вмешаться в разговор, хозяйка обрывает его: «Да запомнит он, мой друг: слугам в обществе господ разговаривать не пристало. Пусть убирается в свою комнату. Его никто не спрашивал».