Ойген Бём-Баверк - Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Между австрийцами и классиками имеется, однако, одно весьма существенное различие. Классики рассматривали Робинзона как типичного выходца из товарно-капиталистического общества; ограниченность исторического кругозора классической школы выразилась в том, что она не смогла представить себе другой формы производства, кроме капиталистической; психология изолированного рыболова или охотника поэтому рисуется как идентичная психологии капиталиста-предпринимателя. Австрийцы пошли по диаметрально противоположному пути. Они пытаются современных капиталистов представить в образе Робинзонов; они фактически идут слишком далеко в отрицании исторических границ капитализма; они отрицают даже существование его в тех условиях, где последний неограниченно царит. Они пытаются товарное хозяйство превратить в совокупность натуральных хозяйств. В то время как последние остатки натурального хозяйства терпят жесточайшие поражения и изгоняются из всех уголков земного шара, натуральное хозяйство находит себе последнее убежище, последний приют в экономической теории психологизма.

Эпоха наиболее полного господства товарной формы продукта характеризуется своеобразным «теоретико-экономическим романтизмом», попытками буржуазных экономистов превратить натуральное хозяйство в исходный пункт экономического анализа. В связи с этим наблюдается то интересное явление, что представители последовательного психологизма испытывают сильнейшие затруднения при объяснении явлений товарного хозяйства. Пока речь идет о натуральном хозяйстве, представители психологической школы кое-как сводят концы с концами. Но (хотя, как увидим ниже, и в этой области у них имеется много противоречий) как только они переходят к объяснению товарного хозяйства, они становятся в тупик. На сцену выступают всевозможные модификации законов субъективной ценности, которые, по существу, сводятся к аннулированию и ликвидации этих законов.

Указанная тенденция психологической школы находится, как будто, в противоречии с основными особенностями всякой вульгарной школы политической экономии. Ведь последняя, по характеристике Маркса 941 , представляет собой «не что иное, как дидактический, более или менее доктринерский перевод повседневных представлений действительных агентов производства». Между тем австрийская школа характеризуется как раз диаметрально противоположными чертами. Она чувствует себя бессильной всякий раз, как ей приходится сталкиваться с реальным капиталистом. Она меньше всего в состоянии дать теорию капиталистической мотивации. Получается столь парадоксальное явление, что типичнейшая, господствующая буржуазная экономическая школа меньше всего знает и хуже всего выражает психологию буржуазии. Между средним буржуа, дающим тон капиталистической экономике, и его экономическим идеологом существует значительная дистанция. Перед нами происходит своеобразное бегство психологической школы от капиталистического мира, от той среды, в которой живет, действует и мыслит современный буржуа. Теоретики-экономисты буржуазии пытаются удалиться из области капитализма или в царство примитивного натурального хозяйства, или в область социализма (как, например, Визер в своем [труде] «Der natürliche Werth»).

Чем объяснить все эти парадоксальные явления? Чем объяснить возникновение австрийской школы как последовательной экономической теории, [49] которая пытается все важнейшие экономические категории объяснить на основании общей теории потребностей? Чем объясняются все эти многочисленные экскурсии в область натурального хозяйства?

Теория последовательного субъективизма, по нашему мнению, может получить объяснение лишь на основании сопоставления теорий экономистов-математиков и австрийцев. Основное положение субъективизма, как мы видели, заключается в признании зависимости между ценами и субъективными процессами, — в частности, субъективными оценками. Но эти субъективные процессы, в свою очередь, определяются данными ценами. Поэтому математики столкнулись лицом к лицу с целым рядом логических кругов. Цены зависят от субъективных оценок, а последние — от цен. Для того чтобы избавиться от этих заколдованных кругов, математическая школа отказалась от каузального анализа и ограничилась исследованием взаимодействия между отдельными экономическими явлениями. Математика превратилась в средство избавления от порочных кругов, поскольку примат математического метода органически вытекает из замены каузального анализа исследованием функциональных зависимостей.