Влада Баранова - Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

В деле отмечается, что «землеобеспеченность греков и сейчас выше, чем, скажем, у украинцев (земельная норма у греков около 4 лес, а у других – около 2 дес. и даже ниже). Это создает почву для конфликтов между украинцами и греками. Так, в Стыльском, Андреевском и Болынеянисольском районах, где есть греческие и укр(аинские) села, в последних поднята большая кампания по выявлению у греков земельных излишков» [ЦГАВО 11, л. 59].

В современных исторических работах о греках Приазовья термин «коренизация» обозначает не только реформу административного аппарата, но и национальную политику государства в 1920-1930-е гг. в целом (см.: [Анохина, Федоренко, 1999; Якубова, 1999] и др.).

«Доповiдна записска Сталiнського окрвиконкому до ВУЦВК з проханнем розв'язати питания про еллiнiзацiю грецького населения, яке розмовляе турецько-татарською мовою» 11 сiчня 1928; цит. по: [Греки на украïнських теренах, 2000, с. 235].

При цитировании документов здесь и далее сохранена грамматика подлинника.

Категоризация урумов происходила на фоне общего изменения представлений этнографов и власти об этичности. Поиск новых по отношению к переписи 1897 г. моделей учета населения начался еще ранее, а к 1920 г. «родной язык перестал рассматриваться членами Комиссии по изучению племенного состава России как основной показатель народности, и этот подход был заменен довольно сложной методикой определения национальной принадлежности населения, включавшей вопросы об официальных и неофициальных наименованиях групп населения, родовых и территориальных подразделениях в рамках отдельных народностей и т. п.», а также о языке и вероисповедании [Соколовский, 2004, с. 48–9].

Неизвестно, когда именно возникли этнонимы «греко-эллинцы» и «греко-татары», не встречающиеся в описаниях XIX в. М. А. Араджиони связывает появление обоих названий в конце XIX в. с распространением контактов с русскоязычным населением [Араджиони, 1999, с. 75]; подобное предположение кажется весьма вероятным, однако автор не приводит никаких аргументов в пользу своей гипотезы.

Докладчик на партийном собрании отмечает, что классовые враги «ведут борьбу против родного языка демотика, добиваясь развития чуждого массам и непонятного языка кафаревусы» [ГАДО 15].

«Поскольку отсутствие у греков и татар своего алфавита препятствует проведению в жизнь закона о равноправии языков, просить ЦКНМ об ускорении разрешения вопроса о переходе греческого и татарского языков на новый тюрко-татарский алфавит» [ГАДО 5].

Важно отметить, что переход на НТА носил еще и идеологический характер: «Сущность осуществления Нового Татарского Алфавита среди татарского населения нашего округа есть переход с арабского, технически отсталого, шрифта на Латинский, который считается и признается технически усовершенствованным и проработанным в письменном искусстве» [ГАДО 8, л. 56]. При этом в описаниях нового алфавита нигде не упоминается о реформе языка в Турции, принятой в 1928 г. и заключавшейся, в первую очередь, в переходе с арабской на латинскую письменность (см.: [(Dogancay-Aktuna, 2004, р. 7]).

«С 1929-30 гг. в области татаризации греко-татарского населения намечаются следующие мероприятия: а) организовать пограничным районам районные комитеты нового тюрко-татарского алфавита; б) создать инициативные группы по изучению нового алфавита; в) провести созыв районных оргсовещаний по вопросу окончательного перехода на новый латинизированный алфавит; г) выписать инструктора из Крыма для руководства по изучению нового алфавита, проведения ряда курсов, семинаров (восемь) советским и партийным активам и учительствам, а также для проведения курсов секретарей и председателей сельсоветов, что и явится подготовкой для полного перехода на Новый Татарский Алфавит с 1930-31 учебного г.; д) для проведения этой работы выписать из Крыма 1000 букварей для обеспечения как актива, так и части населения по ликвидации татар, неграмотности» [ГАДО 7, л. 7].

См. аналогичные высказывания: [ЦГАВО 9].

На прямой вопрос «отличался ли язык в школе от того, на котором говорили дома?», информанты отвечали утвердительно и говорили, что отличались некоторые слова. Складывалось впечатление, что они описывали (и воспринимали) эти отличия не как разные языки, а, скорее, как свойство языка школы или книжного языка иметь непонятные слова, которые нужно выучить.