Гермар Рудольф - Лекции по холокосту

— Если окажется, что определённые исторические события на самом деле не происходили, то тогда окажется, что они ничуть не лучше тех, кого они прежде дружно называли «нацистами», «коричневыми крысами», «правыми радикалами», «сумасшедшими» и т.д. Люди, как правило, стараются избегать подобных сравнений, пусть даже это противоречит всему здравому смыслу. Кстати, именно в этом заключается секрет успеха грязной кампании против ревизионистов.

— И наконец, мало кто готов противостоять негативному общественному мнению, постоянно подвергаться всевозможным гонениям, среди которых — потеря работы, разорение и уголовное преследование.

С: А вам не кажется, что прежде чем начать заниматься этой темой, вам нужно было прояснить свою позицию по отношению к антигуманной идеологии и преступлениям, совершённым нацистами, и отмежеваться от всего этого?

Р: Пускай каждый сам решает, делать ему это или нет. Впрочем, большая часть людей попросту подчиняется условному рефлексу павловской собачонки, когда им предлагают совершить этот антифашистский ритуал. Я же об этих ритуалах стараюсь не думать, поскольку в действительности мало кто знает, о чём он говорит. И вообще, должен вам признаться, что я только поверхностно изучал национал-социалистическую идеологию и повседневную жизнь Третьего Рейха, поэтому я не могу считать себя компетентным в этой области и объективно судить обо всём этом. Когда я представляю себе Третий Рейх, у меня перед глазами непроизвольно встаёт картина, созданная средствами массовой информации, а она, мягко говоря, не очень объективная.

С: Зачем же вы тогда читаете эти лекции?

Р: Я столкнулся со всем этим чисто случайно. В середине восьмидесятых у меня имел место первый разговор на данную тему с одним человеком с ревизионистскими взглядами. Впрочем, мне не очень понравилась его точка зрения, поскольку он настаивал на том, что погибло не шесть миллионов, а «только» три. Подобная игра с цифрами была, на мой взгляд, пустой тратой времени, поскольку суть проблемы от этого не менялась. Но затем, в 1989 году, один мой знакомый, член небольшой либеральной партии, дал мне почитать немецкое издание книги Поля Рассинье «Подлинный процесс Эйхмана». Лишь после того, как я прочёл эту, весьма впечатляющую, книгу и открыто поговорил с моим знакомым, я получил более-менее ясное представление об этой теме. И после выхода в свет доклада Лёйхтера я сам стал заниматься ревизионизмом. После того как благодаря поручению одного адвоката мне представился шанс завершить своё исследование, с которым я должен был выступить на суде в качестве свидетеля-эксперта (по крайней мере, таков был план), я быстро попал под молох социального и уголовного преследования, который в конце концов заставил меня уехать из моей родной страны Германии[ 1367].

Немаловажной причиной для моей работы является, вне всякого сомнения, моё развитое чувство справедливости; так, мне очень не нравится, когда нам силой запрещают задавать вопросы и давать на них «не те» ответы. Я просто поражён тем, что в Германии вновь преследуют инакомыслящих (то есть диссидентов) из-за их убеждений. Кроме того, я постоянно стремлюсь к познанию мира, в котором мы живём, то есть мною руководят любознательность и любовь к истине. Я зову это эросом познавания, то есть страстью к открытиям и осмыслению. И наконец, просто должна была быть какая-то причина того, почему холокост является табу нашего времени. Малейшее нарушение этого табу заставляет паниковать историков, юристов, политиков и работников СМИ во всём мире. На мой взгляд, ревизионистов холокоста столь безжалостно преследуют из-за того, что власть имущие знают, что то, что мы делаем, так это подрываем идеологический фундамент, на котором покоится их злоупотребление властью, — безнравственный фундамент, говоря их собственным языком. Кроме того, я не хочу оставлять эту тему на усмотрение некой идеологии или полуобразованных людей. Поэтому я считаю своей неотъемлемой обязанностью следить за тем, чтобы ревизионистские работы на тему холокоста были серьёзными и систематическими и чтобы они издавались компетентными людьми.

С: Скажите, а не существует ли опасность того, что получаемые вами результаты будут субъективными?

Р: Мы все люди, так что учёный просто не может быть полностью объективным. Однако я делаю всё возможное для того, чтобы не быть субъективным, поскольку в таком случае я бы только обманывал себя и мешал всей работе. Любая ошибка будет безжалостно эксплуатироваться другой стороной. Для меня это служит достаточной причиной не получать заранее установленные, желаемые результаты.