Гермар Рудольф - Лекции по холокосту

Тесное и слепое сотрудничество между ЦОЗУЮ и организациями узников, которыми явно управляли коммунистические страны, чётко говорит о том, что ЦОЗУЮ сам по себе — не что иное, как бюрократическая рука пятой колонны коммунистического интернационала, далеко проникшая в немецкую юридическую систему. Это становится очевидным, в частности, из тесного и дружеского сотрудничества между ЦОЗУЮ и Освенцимским комитетом, штаб-квартира которого первое время находилась в Кракове, то есть в коммунистической Польше, ПНР. Кульминацией этого симбиоза стало совместное издание Германом Лангбайном (председателем-коммунистом организации бывших узников Освенцима «Освенцимский комитет») и Адальбертом Рюкерлем (главой ЦОЗУЮ) книги «Национал-социалистические массовые убийства...»[95]. Заговор против непредвзятого отношения к уголовному расследованию, возбуждённому ЦОЗУЮ, был также продемонстрирован письменной благодарностью, которую как прокурор, так и судьи выразили Лангбайну за большую поддержку, оказанному им в подготовке и проведении Освенцимского процесса во Франкфурте[1034].

С: Та же самая история, что и с американской организацией по «охоте за нацистами» OSI (Office of Special Investigations, Отдел по особым расследованиям), учреждённой Джеймсом Картером в 1976 году. Её служащие представляли собой сборище холокостных фанатиков-евреев, готовых охотно сотрудничать с советскими мошенниками из КГБ, что видно из суда над Демьянюком (см. главу 2.10).

Р: Да, вы правы. Хотя, насколько мне известно, в ЦОЗУЮ никогда не работали евреи. Впрочем, после войны у немецких антифашистов вошло в моду быть большими евреями, чем сами евреи. А сегодняшние немцы прекрасно обходятся и без евреев; они уже давно научились сами себя угнетать. Неудивительно поэтому, что немецкие эксперты-юристы считали необходимым, чтобы в первые десятилетия для этих особых расследований нанимались только политически благонадёжные служащие[1035]. От себя добавлю, что это было справедливо и для судов. Таким образом, можно с уверенностью говорить, что подбирались только те лица, которым даже в голову не могло придти, что «преступления», которые они расследуют, были выдуманными.

Учитывая столь энергичный, идеологически подкованный и вышколенный персонал, можно с большой долей уверенности заявить, что во время предварительных расследований свидетелям, не желавшим давать показания, угрожали, дабы выбить из них требуемые заявления. Немецкий леворадикальный автор Лихтенштайн описывает результаты допроса второй степени, который он считает необходимым для того, чтобы заставить упирающихся свидетелей говорить: «Свидетель [...] колеблется, [...] переживает или изображает нервный срыв.

[...] Перед тем как покинуть место для дачи показаний, он берёт обратно своё заявление о том, что допрашивавший его полицейский «шантажировал» его для того, чтобы тот сказал, что тогда происходило. Сейчас он весьма сбивчиво говорит, что полицейский «обращался с ним весьма жёстко», что, безусловно, необходимо в случае со свидетелями такого рода»[1036].

С: А есть ли какие-нибудь указания на то, что во время этих немецких процессов применялись пытки?

Р:Нет, но, на мой взгляд, в царивших тогда условиях пытки были не нужны. Они могли даже привести к прямо противоположным результатам. Пытки, как правило, оставляют жертву с ощущением того, что с нею несправедливо обошлись. И, как только жертве перестают угрожать, возникает «опасность» того, что станет известно, как с нею обращались, а это, в свою очередь, может свести на нет все усилия мучителя. Допросы второй степени, то есть методы жёсткого допроса, а также постоянные наводящие вопросы, как правило, не оставляют следов и являются гораздо более эффективными.

С: Вы говорите о промывании мозгов, так ведь?

Р:Да, это можно назвать и так.

Перед началом предварительных слушаний по Освенцимскому процессу во Франкфурте немецкое правительство не особо желало использовать архивы восточноевропейских стран. Информация, поступающая от стран социалистического блока, воспринималась как попытка дестабилизировать ФРГ. Впрочем это нежелание быстро пропало после давления со стороны различных влиятельных групп, заинтересованных в предстоящем Освенцимском процессе, и было заменено на прямо противоположную линию поведения: Г ермания обратилась ко всему миру с просьбой «помочь» ей в самобичевании, то есть предоставить весь возможный материал о преступлениях национал-социалистов. Первоначальное скептичное отношение некоторых прокуроров в том, что касается надёжности улик, предоставляемых Освенцимским комитетом, исчезло без следа после жалоб Освенцимского комитета и приказов, полученных с самого верха. В частности, прокурор Вебер, допрашивавший профессионального обманщика Рёгнера и вступивший в схватку с Германом Лангбайном по поводу того, как следует вести следствие, написал в служебной записке, после того как Лангбайн подал жалобу начальникам Вебера, следующее: «Так как это касается важного дела, в котором сильно заинтересован министр юстиции [,..]»[1037].