Андреев А.Д-Рассудите нас люди

Я буквально кидалась на каждый звонок телефона; надеялась, что позвонит Алеша. Если бы он позвонил и сказал бы слово, только одно слово: вернись, — я побежала бы, бросив все, не оглядываясь. Я уже начала ненавидеть свою просторную квартиру с ее порядком и тишиной, и наша каморка с промороженным оконцем казалась самым прекрасным уголком на земле. Раньше я думала: на свете нет ничего дороже свободы. Она возвышает человека, она опьяняет, как вино. Ни обязательств, ни забот, ни режима! Но оказывается, нельзя быть свободной самой по себе, нельзя быть свободным от прошлого, как бы ни был человек свободным. А прошлое, когда я оставалась одна, подступало вплотную, хватало за плечи и без стеснения поворачивало к себе лицом. И совесть моя как будто съеживалась под строгим, не прощающим взглядом человека, обиженного мною. Я пряталась от этого взгляда, отмахивалась, заслонялась книгами, отгораживалась стенами комнаты. Но он настойчиво преследовал меня, настигал и жег. Я бродила по квартире и повторяла один и тот же вопрос: «Ну, почему он так долго не едет, папа!..»

Один раз за это время позвонила Елена. Мне сейчас страшно вспомнить встречу с ней.

От радости у меня на минуту пропал голос, я задохнулась, и на глаза невольно навернулись слезы: наконец-то вспомнила обо мне! Стула рядом не оказалось, и я села прямо на пол — подогнулись колени. Мама удивленно и осуждающе покачала головой.

Но радость моя была недолгой; голос Елены показался мне чужим, холодным и далеким.

— Ты одна? — спросила она. — Впрочем, все равно. Я сейчас зайду.

Я услышала, как она швырнула трубку. Короткие и частые сигналы, которые затем последовали, словно вонзились в сердце. Я заплакала — сидела в передней на полу и тихо плакала от обиды и несправедливости.

Мама, уходя на работу, остановилась передо мной, покачала головой сурово и сострадательно.

— Встань, — сказала она. — Как только не стыдно так себя вести! Совершенно pacкислa — никакого характера. Смотреть противно! Возьми себя в руки... Положи трубку на место.

Я поднялась и положила трубку на рычажок.

— Пошли папе телеграмму, — попросила я. — Пусть срочно выезжает...

Глаза у мамы потеплели, она улыбнулась.

— Хорошо, пошлю. — Она вынула из сумочки платок и вытерла мне щеки. — Ну, какая ты жена, ты — ребенок! Приведи себя в порядок и выйди погуляй на воздухе, а то зачахнешь.

— Не пойду. Буду сидеть так, пока папа не приедет...

Мама со сдержанным раздражением вздохнула, но ничего не сказала, ушла.

Елена находилась, должно быть, недалеко от нашего дома: не прошло и десяти минут, как в передней раздался звонок, отрывистый и нетерпеливый.

— Что с тобой? — спросила Елена резко, увидев меня сидящей на полу.

Глазам моим стало горячо от подступивших слез.

— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? — сказала я, поднимаясь.

Мы закрылись в моей комнате. Елена, не раздеваясь, лишь откинув полупальто, села в кресло. На похудевшем лице глаза ее казались огромными. От гнева они стали совершенно зелеными.

— Как ты могла так поступить? — спросила она.

— Как?

— Вот так, подло? — Она никогда не стеснялась в выражениях.

Мне хотелось, чтобы она меня поняла.

— Послушай, Лена...

— Не хочу я тебя слушать, — прервала она. — У меня нет слов, чтобы выразить тебе все свое возмущение. Эх ты, генеральская дочка!. Нет, я совсем другого человека знала. Ты — иная.

— Да послушай...

Елена рванулась из кресла. .

— Не хочу, не хочу. Я тебе все сказала, что думала, теперь уйду.

Меня тоже прорвало, вся боль, которая накопилась во мне за это время, вдруг выплеснулась криком.

— А я хочу, чтобы ты меня выслушала! В чем моя подлость? В том, что не могу и не хочу жить в бараке? А в бараках никто не хочет жить, все ждут лишь счастливого случая, чтобы вырваться оттуда!..

Елена с презрением вскинула голову.

— Зачем же ты ушла из дому в тот самый барак? Знала, что не царский дворец.

— Знала. Но я любила Алешу. Я надеялась, что он рано или поздно переедет ко мне.

— Он к тебе не переедет, — с какой-то беспощадной определенностью заявила Елена. — На это не рассчитывай.

— Переедет, — сказала я. — Вот увидишь. Вот только папа появится.

— И папа твой не поможет.

Своей категоричностью Елена вызывала во мне озлобление.

— А я в барак не вернусь, — выкрикнула я с горячностью, лишь бы не сдаваться. — Почему это я должна ему во всем уступать? Если он меня любит, то какая ему разница, где жить со мной. Я не предлагаю ничего ужасного, кроме приличных условий! Что в этом позорного?