Дава Собел - Более совершенные небеса

Далее Ретик с гордостью рассказывает Шёнеру о том, как Коперник решил проблему движения Луны без уменьшения или увеличения ее диаметра. О движении Луны вокруг Земли можно было говорить свободно, не предполагая движения самой Земли. И только когда Ретик затрагивает тему движения других планет, ему наконец приходится признать, что центр Вселенной в новой картине мира может сместиться. И практически на одном дыхании он оправдывает это смещение: «Право, есть нечто божественное в том обстоятельстве, что для верного понимания небесных феноменов требуется принятие постоянных и единообразных движений самого земного шара».

Дальнейший путь (а именно борьба за то, чтобы убедить других признать мудрость Коперника) обещал быть тяжелым. Но Ретик готов был взяться за эту задачу и ожидал того же от Шёнера.

«Поэтому, я надеюсь, Вы согласитесь, что результаты, к которым приводят нас снова и снова наблюдения и свидетельства самого неба, должны быть приняты и что следует смело встретить и преодолеть всякую трудность, взяв Бога в проводники, а математику и упорную учебу — в попутчики». Даже Птолемей, заявлял Ретик, «если бы мог вернуться к жизни», аплодировал бы этой «чистой науке небесных явлений».

Ретик с неистовым энтузиазмом расхваливает труды Коперника. Он находит почти невероятным то, сколь огромные усилия пришлось приложить его учителю, чтобы собрать все разрозненные астрономические феномены и «превосходно соединить их вместе, как будто золотой цепью». В оставшейся части своего 66-страничного отчета (это вдвое больше «Малого комментария» и «Послания против Вернера» вместе взятых) Ретик неоднократно прямо обращается к Шёнеру, как будто стараясь подготовить его к новой реальности: «Чтобы ты мог оценить этот момент, высокоученый Шёнер… Позволь мне между делом обратить твое внимание, высокоученый Шёнер… Но чтобы ты быстрее постиг все эти идеи, высокоученый Шёнер», — и так далее, вплоть до финального пылкого воззвания: «Прославленный и высокоученый Шёнер, всегда почитаемый мною, как отец, теперь я уповаю на то, что ты примешь эту мою работу милостиво и благосклонно. Ведь хотя я отдаю себе отчет в том, какое бремя мои плечи способны вынести, а какое они откажутся нести, все же твое беспримерное и, так сказать, отеческое расположение ко мне побудило меня без всякого страха прикоснуться к этому небесному своду и сообщить тебе все в меру своих возможностей. Я молю Всемогущего Милосердного Бога позволить моей затее обернуться к лучшему и дать мне сил закончить ту работу, за которую я взялся на верном пути к намеченной цели».

Это письмо, останься оно просто письмом, могло бы на том и закончиться. Однако Гизе и Коперник надеялись увидеть отчет Ретика опубликованным, что стало бы проверкой приемлемости гелиоцентрической теории, а потому его окончание в силу необходимости приняло политическую окраску. На заключительных страницах Ретик воздает хвалу Пруссии:

«Было бы справедливо сказать, что здания и крепости подобны дворцам и храмам Аполлона; что сады, поля и вся здешняя местность является отрадой для Венеры, так что эту страну можно не без оснований назвать Родосом. Более того, Пруссия — дочь Венеры, что совершенно ясно, если оценить благодатность почвы или красоту и очарование этой земли».

Ретик превозносил прусские леса, полные оленей, медведей, кабанов, зубров и лосей; пасеки, сады и пастбища; крольчатники и птичники; озера, пруды и ключи, которые он называл «рыбными угодьями богов». Он перечислял знаменитых персонажей этих мест, а также с почтением кланялся «прославленному принцу Альбрехту, герцогу Прусскому» и «красноречивому и мудрому епископу, Его Преосвященству Иоганну Дантиску».

В какой-то момент между серединой мая 1539 года, когда Ретик прибыл в Вармию, и 23 сентября, когда он закончил свой отчет, епископ Дантиск, по-видимому, узнал о его присутствии через свою сеть осведомителей, но обвинений против него не выдвинул. Возможно, Гизе убедил Дантиска в том, что профессор оказывает неоценимую помощь в публикации труда каноника Коперника, который мог прославить Вармию. Или, быть может, дело Ретика поблекло на фоне продолжавшихся встреч Коперника с Анной Шиллинг. Анна так и не уехала из города, как сообщал Дантиску его ближайший союзник во Фрауэнбурге, настоятель Павел Плотовский. Гизе даже вступился за Коперника в письме, призывая Дантиска не верить таким безосновательным слухам. Однако доносы Плотовского продолжались, распаляя гнев Дантиска.