Неркаги А. - Молчащий. - 1996

Опустившись на нарту, Пэтко понюхал табачку. Но всё равно неспокойно сосало под ложечкой, будто он виноват, что капканы сироты всю зиму спали, не попробовав крови добычи. Как помочь? Последнюю понюшку табаку Пэтко яростно втянул в ноздрю и, уже не рассуждая, поднялся. Ни много ни мало, а два песца вёз домой. Одного из них он взял за хвост, прихватил янгабчь и неторопливо зашагал к капкану.

Путь недалёк, но за это время стареющий охотник успел вспомнить, как учил его отец законам и навыкам охоты. Особо и не учил, лишь возил с собой, как только мог сын крепкими ручонками ухватиться за отцовский пояс, чтоб не упасть. К слишком большой удаче отец относился подозрительно, хмурился, укладывая песцов на нарту, и всегда кому-то укоризненно говорил:

— Ненцу больше живота не нужно, Нявэ.

Кто был этот «Нявэ», Пэтко не понимал тогда, но с возрастом и он не любил дурную удачу во всём, не только в охоте. Пэтко постоял над капканом, настороженным, как и другие, неумело, не хитро. Люди разные, иной может над ловушкой другого и слово плохое сказать, но таких немного. Не вытаскивая из насиженной ямки капкан, а лишь смягчив над ним наст, Пэтко вложил в железную челюсть ещё тёплую лапку песца.

— Держи крепче, — прошептал он и улыбнулся. Радости соседа не будет конца. За ней он не заметит, что песец умер сразу, и нет следов борьбы. Это не милостыня и не подачка. Пусть рука у парня будет счастливой, удачливой, котёл не пустой и хлеб на столе.

В давние времена, когда охотник ступал на путь борьбы с Великой природой, заключая с ней уговор, обещал не убивать больше, чем нужно.

И родилось слово-молитва. Теперь не всякий охотник её знает. Позабылась она. Только известно, что её не выкрикивают торжествующим захлёбом, не вороном выкрикивают, не душным шёпотом вышёптывают, а душой говорят. И не со страхом, не с подобострастием, не помахиванием хвоста, ибо душа не хвост, ей не помашешь, как бы иногда ни хотел. И всякий помнил и помнит, что охота не убийство и не игра в прятки со зверем и со своей совестью, а борьба. Честная борьба на равных. Съест песец приманку, не оставит в пасти капкана и шерстинки своей — слава его хитрости, и не посылай ему охотник вслед проклятья.

Испокон веку не любили ненцы охотников-стрельцов. Кто хил руками и ногами, духом нищ — тот убивает зверя выстрелом, не догнав его, не обхитрив, не заслужив над ним своей радости. Такому руки не подавали, за стол не сажали, вслед плевали. Волк большим уважением пользовался, чем такой убивец.

О многом ещё вспомнил старый охотник, любуясь своей работой. Немного запорошил подмерзающую тушку снежком, остальное сделает позёмка. Она всегда тут хорошо работает.

После зим было много. Удача не обходила сироту. Но Пэтко до сих пор помнит лицо Алёшки, когда тот на третий или четвёртый день остановил свою упряжку около чума, как силился скрыть улыбку и не мог. Она наползала на его красивое лицо вновь и вновь. Как они с Вану подошли, и он увидел на задке нарты своего песца.

«Это было давно», — с тоской думал старик, потирая друг о друга мёрзнущие пальцы. Уже давно наступила ночь, было темно на земле и светло в небе. Там была своя жизнь. Медленно и тяжело, как гружёные нарты, ползли облака — неведомые жители неба. Они кочует. Там есть мужчины, женщины и дети. Может, среди них и женщина Ламдо. К утру караваны прикочуют, и она поставит свой чум и зажжёт одинокий огонь.

Поднявшись, Пэтко походил около нарты, разминая затёкшие ноги. Спать не хотелось совсем. Побывав в своём прошлом, он остался за себя спокоен. Никогда не желал и не делал сородичам зла. И всё же... всё же, тихо, незаметно, чтоб не бросалось в глаза, он должен в чём-то быть сильней их. Жизнь — глубокая тайная борьба за себя и с собой. Когда река перестает быть рекой? Когда в ней умирает течение. Вода гниёт, зеленеет, покрываясь плесенью, берега зарастают жирной тухлой травой.

Важно не упасть, устоять на ногах, не очутиться внизу. Нужно быть сильным. Один человек должен быть сильнее многих. Отойдя немного от нарты, он внимательно осмотрел её и остался недоволен. Полозья совсем истончились, прохудились, как и подошва кисов. Нужно было менять и подошву, и полозья. Шкура на сиденье облезла, сидеть на ней не только неудобно, но и холодно.

— Надо другую шкуру, — решил Пэтко. Отныне нарта станет для него домом. Во всякие времена были люди, единственным убежищем которых становились их нарты. Как зверь, убегающий от погони, прячет в норе себя, истекающего кровью, так и он должен здесь скрывать своё одиночество и старость.