И наконец, была предпринята попытка привлечь к ответственности шпионов. В частности, против Миллера и де Лилля возбуждалось дело по обвинению их в государственной измене [112]. В ходе следствия ниточка потянулась к советнику академической канцелярии Шумахеру и… оборвалась. Скорее всего, у этих господ нашлись влиятельные заступники. Напомню, что Академия наук состояла в то время почти из одних иностранцев, среди которых личности вроде де Лилля не были исключением.
С другой стороны, нельзя все сваливать на иностранцев. В среде российских чиновников, даже самых высокопоставленных, было немало лихоимцев, способных во имя личной корысти на предательство национальных интересов. К тому же служебные злоупотребления должностных лиц были обычным явлением, а отсюда вытекала самооправдательная формулировка: если можно светлейшему князю Меншикову — особе, приближенной к трону, или родовитому сановнику князю Гагарину, то мне и подавно можно. Настроения эти усугублялись чехардой на троне, т. е. неустойчивостью политической власти, имевшей место после смерти Петра I. Здесь штурман сделал паузу, и Женя позволил себе краткие комментарии: «Что и говорить, страшное это было время для России. Своих специалистов не хватало, иностранцы же, за немногим исключением, больше пеклись о своем кармане. Да и русские власти вспоминали о благе России, лишь когда это отвечало их личной выгоде».
— Вы несколько сгущаете краски, Женя, — возразил штурман. — Впрочем, заблуждения ваши вполне понятны. Мне придется прокомментировать свой рассказ, ибо у присутствующих могло сложиться неверное представление, что забвение государственных интересов с корыстными целями в XVIII в. было характерно только для должностных лиц России. На самом деле это не так. Например, прославленный английский полководец герцог Мальборо брал у своих и у чужих и деньгами и натурой. Бандит и мерзавец — так называли его не только иностранцы, но и соотечественники. Однако всесильный герцог игнорировал и газетные памфлеты, и парламентские запросы, и неудовольствие августейших особ [113]. Испанское слово «камарилья» — в первоначальном своем значении клика царедворцев, расхищавших национальное достояние Испании, — стало международно-нарицательным термином. В Турции злоупотребления должностных лиц были столь обычным и, главное, неискоренимым явлением, что правительство и не пыталось с ними бороться. Более того, в Стамбуле сочли за благо установить особый налог на взятки. Тем самым «бакшиш» мужей Блистательной Порты получил законный статус [114]. И наконец, напомню вам, что в цивилизованной Западной Европе XVIII в. государственные должности (а также воинские звания) продавались государством совершенно официально.
В заключение хочу отметить, что к Камчатским экспедициям проявили огромный интерес колониальные державы Европы. Причем началась настоящая охота за материалами исследований. Русские карты оказались в Париже, Лондоне. Стокгольме, Мадриде, Амстердаме, Копенгагене, Варшаве. Особые волнения успехи русских первооткрывателей вызвали в Испании и Англии.
Мадрид все еще считал, что у него особые права на Новый Свет хотя бы потому, что последний открыт испанцами и сам наместник святого Петра соизволил по-божески разделить его между Испанией и Португалией. Конечно, горькая необходимость заставила испанскую корону со временем терпеть там прочие европейские державы, но каждая из них в той или иной форме сталкивалась с испанским противодействием. Не избежала этого и Россия.
Все началось с донесения испанского посла при русском дворе. В нем Мадрид информировался о том, что русские экспедиции на Тихом океане носят враждебный испанским интересам характер, в частности о том, что русские высадили на Аляске вооруженный отряд, который мог добраться аж до самой Калифорнии [115]. Коварные московиты, по его представлению, вполне могли высадить разведывательный отряд с целью поиска богатых земель, не освоенных испанцами, или, еще хуже, для того, чтобы вступить в контакт с индейцами и натравить их на испанцев (подобные приемы были обычной практикой в колониальной борьбе европейских держав).
Несколько позднее очередной испанский посол сообщал Мадриду о грандиозной по масштабам экспедиции, которую русские секретно готовят в Архангельске к берегам Северо-Восточной Америки (очевидно, эта информация была следствием слухов об экспедиции Чичагова).
Нетрудно догадаться, что основания для своих панических реляций испанские дипломаты черпали из источников, заслуживающих критического отношения. Слухи о фактических событиях, многократно искаженные и превратно истолкованные, отправляли в Мадрид, а оттуда в Мексику, где тамошние вице-короли принимали соответствующие меры [116]. В частности, на побережье Калифорнии были основаны укрепления Сан-Диего и Сан-Франциско. (В настоящее время, как известно, это крупные портовые города США.) Кроме того, в 1774 г. испанский военный корабль прибыл в Русскую Америку. То, что наблюдал его капитан, очевидно, произвело на него впечатление: обмен салютами, визитами и прощание если не дружеское, то, во всяком случае, вежливое. После этой разведки в Мадриде осознали, что с русским соседством в Америке придется примириться.
Читать дальше