Александр Лавров - От Кибирова до Пушкина

Сомову я написала, и Чуйко написал ему — на самом деле, Сомов был так удивительно привлекателен и мил, что ему можно и следует писать. Его адрес: С.-Петербург, Ораниенбаум, Кирочная улица (это до 15 авг<���уста> русского стиля).

Париж,

1 августа <1905>.

Дорогая моя, сейчас получила Вашу открытку из Германии. Я Вам написала в Гейдельберг [35] Во время своего путешествия по южной Германии (вместе с A. Л. Любимовым, приятелем ее брата) Сабашникова 30–31 июля посетила Гейдельберг, где жила ее приятельница О. Э. Залманова (урожд. Сиверс). , послала одну из моих фотографий (снятых Макс<���имилианом> А<���лександровичем> в мастерской у Чуйко). Это письмо передаст Вам Макс<���имилиан> Ал<���ександрович>. Я не вполне спокойна сейчас — здесь, как Вы уже знаете, вероятно, в Париже, Елена [36] Елена Константиновна Цветковская (1880–1944) — спутница жизни и гражданская жена Бальмонта, сопровождавшая его (с 1905 года) во всех путешествиях. и К<���онстантин> Д<���митриевич>. И мне очень тяжело. У меня все время болят руки — эти корни моей души, самое чувствительное, что есть во мне.

Я рада, что Вы видели Нюренберг [37] Так в оригинале (написание, характерное для того времени). . Я знаю его, я была там трое суток и пережила всю сказку и красоту его. Вы были, в Германском музее? [38] Германский национальный музей в Нюрнберге, открытый в 1852 году, — богатейшее в мире собрание, посвященное истории и культуре германских (немецкоязычных) стран. Вы ходили ночью при луне по улицам, где живут тени погибших, и те, кого нет уже больше, тихо, несвязно договаривают свои сказки тем, кто слышит их. Желтая страшная Pegnitz [39] Пегниц — река, протекающая через Нюрнберг (по названию баварского городка Пегниц, где она берет начало). , до сих пор еще не позабывшая всего того, что она видела, кипящая и рыдающая у дверей, позабытых теперь. Как я люблю реки, уносящие с собой время, убегающие вдаль в страшном и непонятном смятении. Мы жили в Нюренберге у Frauenthor [40] Женские ворота (нем.). Часть стены XV века, окружающей Старый город. , возле дома герцога Альбы [41] Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба (1507–1582) — испанский военачальник и политический деятель. В 1567–1573 годах — губернатор Нидерландов, получивший известность благодаря учрежденному им «Кровавому Совету» и жесточайшим репрессиям. . Я люблю его с тех пор, эти камни рассказали мне все про него, про всю муку, изведанную им, — как никто другой, я испытываю ее. Этот человек знал счастье и боль, неведомые никому больше. У него была мысль, как удав, сковывавшая ему душу, мысль, за которой было легко ему идти… [42] Столь же восторженные описания Нюрнберга можно найти и в письмах Бальмонта, посетившего этот город в июле 1902 года. «Но какое очарование Нюренберг! — писал он, например, З. А. Венгеровой 21 июля 1902 г. — Вот где до сих пор живо средневековье и где можно дни и недели быть в сказке. Эти старинные дома, башни, рвы и ворота, эти причудливые крыши и таинственные затоны — какая роскошь архитектурной декорации, какой замкнутый, сильный, законченный мир! И деревья. Нигде, после Англии, я не видел таких пышных и так умело посаженных деревьев. Весной, когда цветет акация, здесь должно быть сказочно хорошо. Мы застали расцвет лип и во время прогулок каждый раз поражались их нежно-пряным, медвяным ароматом» (РО ИРЛИ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 492. Л. 11).

До свидания, дорогая. Я еще напишу Вам, и М<���аксимилиан> А<���лександрович> расскажет Вам про меня. Он сделал много, много для меня теперь. Я радуюсь, я счастлива, что я узнала его. В нем проснулись громадные силы, глубоко спавшие в нем до сих пор, очевидно, но это егосилы, это он, настоящий, — это не отражение, о нет! Целую Вас.

Париж,

12 августа <1905>.

Дорогая моя, милая. Сегодня получила Ваше письмо и целую Вас обоих за него. Мне доставили большую радость Ваши карточки, я налюбоваться не могу на них.

Нет, дорогая моя, Макс<���имилиану> Ал<���ександровичу> не надо приезжать для меня. Я теперь сильнее, чем когда бы то ни было. Еще вчера (11<-го> авг<���уста>) мне было ужасно. Я была на краю отчаяния, и силы подходили к концу. Но вечером вчера я получила письмо из Лондона и узнала, что Mrs. Besant, уезжая, благословляла меня в таких словах, которые она редко говорит о живущих на земле. И от слов ее огнем зажглось мое сердце, навеки теперь.