Валериан Лункевич: Подвижники и мученики науки

Мало того. Нищета, создаваемая экономическим рабством масс, и влияние проповеди смирения всегда идут рука об руку с темнотой, невежеством тех же масс. А невежество — могучий пособник всякой веры: веры в бога, ад и рай, веры в чудеса, веры в неизбывность «земной юдоли и печали», веры в фантастические рассказы Библии о сотворении мира pi человека. Вот почему представительница и защитница религии — церковь так горячо всегда ратовала и продолжает в некоторой степени еще и сейчас ратовать против науки; вот почему она всегда ополчалась и ополчается по сей день против людей научной мысли. Да и как было не ратовать, как было не ополчаться на них анафемой и гонениями? Ведь люди науки, в меру своих знаний и своей совестливости и честности, разоблачали лживость библейских сказаний, подтачивали веру «малых сих» во «всеблагого бога» и в чудеса, которые Ветхий и Новый заветы приписывают Моисею и Иисусу, изобличали многих «радетелей религии и церкви» в ханжестве и лицемерии, бичевали пап, кардиналов, епископов и иных служителей церкви за корыстолюбие и беспутный образ жизни. Даже в самые глухие для науки времена эта борьба не прекращалась. Сквозь тьму, рожденную невежеством и поддерживаемую нищетой, нет-нет да и прорывались яркие лучи света: Ксенофаны и Анаксагоры появлялись во все века…

История средневековья и новых веков великолепно показывает нам это.

Один итальянский писатель, Бартоли, следующими словами характеризует средние века в истории Европы:

«Как будто разум окутался саваном, чтобы сойти в могилу, где он оставался много веков. Свет мысли погас. Мир со своими радостями, природа со своими красотами перестали говорить сердцу человека. Высочайшие устремления духа стали признаваться грехом. Небо нависло над землей и душило ее в чудовищных объятиях».

Если взять IX–XI столетия, то в эту полосу средневековья, когда господство церкви было беспредельным, «ум» действительно «сошел в могилу», а «небо», т. е. религия и церковь, делало все от него зависящее, чтобы «задушить в своих чудовищных объятиях» то, чем жив и дышит человек: и свет мысли, и радости мира, и красоты природы. Да и могло ли быть иначе при наличии таких двух бичей тогдашнего общества, как феодализм и церковь!?

Что же представлял тогда феодализм? Это — полное закрепощение трудового крестьянства и мелкоремесленного труда. Это — натуральное хозяйство с примитивной техникой, где все производилось для удовлетворения огромных аппетитов самих хозяев крупных поместий (феодалов) и для поддержания жизни «рабочей скотины», т. е. прикрепленных к этим поместьям бесправных крестьян и ремесленников, где лишь небольшой избыток продуктов продается на рынке. Это власть, вернее, безудержный произвол крупных землевладельцев, т. е. господ, сеньоров, феодалов. Это, наконец, такой политический строй, при котором каждый феодал считал себя неограниченным самодержцем в своих владениях, а все они вместе составляли земельную аристократию, которая бесконтрольно измывалась над подчиненной ей «чернью».

Ну, а как относилась к этим порядкам «христолюбивая церковь», проповедовавшая смирение и отречение от мирских благ во имя евангельской «любви к ближнему»? Она всецело оправдывала и освящала феодальный гнет своим авторитетом. И вполне понятно почему. Ведь ее многочисленные монастыри, аббатства и прочие владения были по существу феодальными поместьями; хозяйственная жизнь в них мало чем отличалась от хозяйственной жизни во владениях «сеньоров», а многочисленная братия архиепископов, епископов и т. д. была такой же полноценной «аристократией», как и земельная «аристократия» феодалов, состоявшая из баронов и герцогов.

Вот эти-то два сословия средневекового общества — дворянство и духовенство — и наложили свою властную руку на все остальное население Западной Европы. Правда, они не раз боролись между собой за первенство в государстве; но это не мешало им купно защищать общие интересы.

Христианский мир отвернулся от науки древних греков и римлян. Церковь предала ее проклятию. И великие творения эллинской мысли были забыты на долгие-долгие годы. Светлый источник знания был засыпан хламом и мусором. Знания, подавленные религиозными догмами, преподносились в духе учебника прославившегося в средние века епископа Исидора Севильского, «научный труд» которого подлинные ученые впоследствии называли ярким памятником царившего в то время невежества.