Пароль остается прежним

В лицо ударил спертый воздух давно непроветриваемой комнаты. Серебренников включил свет. Положил на стол полевую сумку. Распахнул окна.

Прямо, над тополевой аллеей, застыла блестящая, красноватая звездочка.

«Антарес!»— определил Серебренников.

На северо-востоке ярким светом горело созвездие Персея. Одна из вершин его треугольника была закрыта туманным пятном. Серебренников не раз смотрел на это пятно в шестикратный бинокль, и тогда пятно разделялось на две тесные звездные кучки. Сейчас и без бинокля ему казалось, что он видит их. Слева — чуть поменьше. И та, которая поменьше, раньше исчезнет.

Он отдыхал, глядя на звезды. Первое настоящее знакомство с ними состоялось у него на Дальнем Востоке. Тогда он только начинал пограничную службу и очень удивился, когда старший наряда сказал, уставившись в небо:

— Три часа десять минут. Сверь часы.

Серебренников посмотрел на часы: было начало четвертого. А старший наряда заметил:

— Это я читаю по звездам... Ищи помкомвзвода.

— Какого помкомвзвода?— не понял Серебренников.

— Что помкомвзвод на петлицах носит?— строго спросил старший наряда.

— Ну, три треугольничка...

— То-то. А теперь смотри в небо!

Серебренников увидел расположенные в ряд три яркие звездочки.

— Помкомвзвод!— повторил старший наряда.— Запомни. В нашем пограничном деле он всегда пригодится. Застрял над вышкой — одно время. Передвинулся — другое.

— А как на самом деле называются эти звезды?— спросил Серебренников. Старший наряда не знал. Вместе пошли к молодому начальнику заставы. И тот не знал. Покраснел.

Через несколько дней начальник заставы вызвал Серебренникова.

— Созвездие Ориона,— сказал он.

Серебренников на всю жизнь запомнил этот случай.

А что касается Ориона, так «помкомвзвод» действительно составляет его пояс...

Серебренников с трудом оторвался от звездного неба и подошел к столу. Всё здесь лежало так, как он оставил: подшивка окружной газеты, журнал «Пограничник» с вкладкой в разделе «Практика партийно-политической работы», новый роман Стельмаха.

Майор положил книгу в полевую сумку. Перелистал календарь, отставший за время его отъезда на две недели, и записал на чистой страничке, что нужно сделать завтра. Потом встал. Потянулся. Запер полевую сумку в сейф. Осторожно вышел из кабинета.

Он шел домой медленно, наслаждаясь тишиной. Серебренников любил звездные ночи, такие, как сегодня. Он знал, какая из звезд сейчас вспыхнет ярким, мерцающим светом, какая начнет тускнеть, растворится в черном бархате южной ночи.

Остановился возле застекленной веранды. Дома, конечно, спят. Он перешагнул через арык и вскоре стоял под душем. Чуть отвинтил кран, чтобы не очень шумела вода. Смыл дорожную грязь. Вода была еще теплая: железный бачок, за день нагретый солнцем, остывал медленно.

Серебренников неслышно выскользнул из душевой. На веранде горел свет.

«Опять разбудил!»— с досадой подумал майор.

Он открыл дверь и увидел жену. Ни о чем не спрашивая, она пошла навстречу. Прижалась к нему.

— Проснулась-таки?—спросил он тихо и нежно.

— Ты не виноват,—сказала Нина Терентьевна.— Я проснулась сама.

И в этот момент, точно обрадовавшись их встрече, постоянно включенный репродуктор грянул «Катюшу».

Серебренников легонько отстранил жену и, сразу нахмурившись, стал быстро одеваться. Она с беспокойством смотрела на него.

— Ничего,— сказал он.

Она знала, что сейчас он думает уже не о ней, а о том, почему «заиграла пластинка».

Все репродукторы в гарнизоне подхватили песню про Катюшу и сорвали с коек пограничников: это был условный сигнал тревоги.

До рассвета майор Серебренников сидел в своем кабинете, готовый в любую минуту выехать на границу. В его кадровой пограничной службе часто встречались такие беспокойные ночи.

Он чувствовал себя бодро и хотя не переставал думать о том, что сейчас происходит на заставе капитана Ярцева, быстро разобрал скопившуюся за последние дни почту.

Время от времени он снимал телефонную трубку и связывался с дежурным по отряду: новых сообщений от капитана Ярцева не было.

На востоке посветлело. Ночь отступила. И вот уже первый луч солнца побежал по настольному календарю.

Серебренников потянулся за этим лучом. Понедельник. Двадцатое июля.

Не может быть!..

Рука Серебренникова повисла в воздухе, и на лице появилась растерянность. Двадцатого июля — день рождения старшего сына, а он завертелся и забыл об этом.