Жан-Пьер Шевенман: 1914–2014. Европа выходит из истории?

Необходимая стабилизация в зоне Сахеля (безопасность и развитие неразрывно связаны) поможет всей остальной Африке, у которой для этого есть ресурсы, сдвинуться с мертвой точки, как только там установится гражданский мир.

Аналогично на Ближнем и Среднем Востоке было бы очень важно, как только Иран согласится подписать дополнительный протокол МАГАТЭ [227], интегрировать его в общую систему безопасности; дать палестинцам полноценное государство; добиться признания Израиля всеми его соседями и, наконец, перевернуть страницу конфликтов, начавшихся в совсем другую эпоху.

В большой Европе «изменяемая геометрия» будет еще более актуальна, чем в Евросоюзе из двадцати восьми членов, где она уже получила признание. В демократической Европе, базирующейся на легитимности наций и их избранных правительств, все, само собой, не могут шагать в ногу. Да это с точки зрения демократии вовсе не обязательно. Важно лишь, чтобы ключевые функции, необходимые для укрепления Европы, выполняли те, кто этого хочет и может.

Приоритет Европейского совета над другими институтами позволяет системе быть гибкой. Европейская комиссия только выиграла бы, если бы стала компактней и превратилась в эффективный орган подготовки решений Совета и наблюдения за их исполнением, вместо того чтобы служить «хранительницей договоров». Нужно, чтобы политика вновь вышла на первый план, а «эффективность рынков» отошла на подобающее ей место. Европейский парламент укрепил бы свою легитимность, если бы стал эманацией национальных парламентов.

Есть один миф, от которого нужно избавиться, если мы действительно хотим заново выстроить и упрочить франко-германские отношения, – это миф об «интеграции». Франция – унитарное государство, основанное на идее гражданства. Она не может интегрироваться в структуру федерального типа, напоминающую Священную Римскую империю или Kleinstaaterei [228], не пойдя по чуждому для нее пути превращения в одну из земель ( landerisation ). Ей пришлось бы отвергнуть свою историю и гражданские принципы, которые служат ее фундаментом. К счастью – и тут нужно признать заслуги Ангелы Меркель, – межправительственная модель, к которой мы движемся вот уже сколько лет, гораздо более реалистична и лучше учитывает специфику каждой из наций, прежде всего французской.

Франция и Германия не должны делить между собой роли в соответствии с историческими стереотипами: Франция смотрит на Юг, Германия – в сторону России, Украины и Центральной Азии. Модернизация России и развитие Африки – задачи общеевропейской значимости. Их следует решать сообща. Наши две нации (и, само собой, не только они) должны мыслить в европейском и мировом масштабах.

Нам следовало бы активнее вовлечь Германию в решение сложных проблем, касающихся развития африканского континента. Разве нормально, что у нас нет общего подхода к тому, что называют «арабскими революциями», к безопасности в Сахеле, к равновесию сил на Среднем Востоке, столкновению шиитского и суннитского фундаментализма? По всем этим вопросам Франция и Германия слишком часто оказываются в фарватере политики США, иногда на шаг позади, иногда впереди. А это вовсе не соответствует собственным интересам Европы, если их анализировать и планировать в долгосрочной перспективе.

Ситуация на Востоке Европы кажется более ясной. Крупные страны Западной Европы (Германия, Франция, Италия, Испания и др.) убеждены, что мир и стабильность в этом регионе невозможны без тесного сотрудничества с Москвой. Со времен Вилли Брандта и Эгона Бара Германия успешно вела политику «изменений путем сближения» ( Wandel durch Annäherung ). Этот курс, в котором Германия далеко оставила позади Францию и Италию, соответствует очевидным интересам всей Европы. Однако его институциональная привязка к евроатлантическим структурам может затормозить его развитие. Мы зависим от переменчивого настроения США. Польша и страны Балтии смотрят на Россию с недоверием. Строительство газопровода через Балтийское море, естественно, не помогло развеять их опасения. Недавно наметившийся сдвиг в позиции польских властей и особенно премьер-министра Дональда Туска должен быть подкреплен глубокими изменениями польского общественного мнения. К счастью, иракский прецедент, кажется, убедил поляков в том, что односторонние военные вмешательства ни к чему хорошему не приводят.