Сергей Кара-Мурза - Мысли быстрого реагирования

Главная причина в том, что наша научная элита в большинстве своем вступила в 1980-1990-е гг. в альянс с радикально антигосударственной группировкой Горбачева — Ельцина.

По этому коридору все и покатилось. Но в том «общественном договоре» было определенно и четко записано, что «имперская» научная система СССР будет демонтирована до основания, как армия и колхозы. Очень немногие академики тогда пытались протестовать. Академия наук как институт не выступила даже против доктрины деиндустриализации, механизмом которой была приватизация промышленности, — а ведь она означала моментальную ликвидацию почти всей отраслевой науки. Нельзя же было не понять, что без этой системы и фундаментальная наука не выживет — голова профессора Доуэля жила и мыслила без тела только в фантастическом романе.

Многие академики страдали, но не были готовы выступить, да им и не дали бы трибуны. Мой учитель, замечательный химик и человек, сказал мне в 1992 г., что теперь уважает мой выбор — я ушел из лаборатории в 1968-м и занялся методологией, и он тогда был обижен моим уходом. А теперь сказал, что, глядя на разгром науки, которой он посвятил жизнь и которой гордился (было чем), он жалеет, что не погиб на фронте, как его товарищи. Они этого разгрома не видят.

Но дело не в академиках, прильнувших к Горбачеву, — те же настроения были «внизу», в НИИ. Я приходил в родную лабораторию и говорил друзьям: «Как вы можете поддерживать эту политику, вы же совершаете социальное самоубийство. Наука нужна была только державному государству, теперь ее будут сносить».

А мне отвечали: «Ее и надо снести, советская наука нам не нужна, даже если мы без нее с голоду умрем».

И это — дети рабочих и крестьян, ставшие учеными и с энтузиазмом работавшие в прекрасной лаборатории. Что же теперь они могут возразить Ливанову с Дворковичем?

Вот что нам и еще паре поколений придется обдумывать до рассвета. Ведь на имперский и советский энтузиазм, на котором держалась Академия наук, надеяться уже нельзя. Аристократизм научной идеократии задавлен пошлостью рынка, харизма знания обернулась «человеческим капиталом». Нужны новые мотивы и социальные формы, но совершенно иные, чем те, что впаривают нам Минобрнауки и «Роснано».

Простых понятий и логики во всем этом нет. Беда, что энергичные и креативные легко лепят свои штампы — одни из истмата, другие — из либерализма, третьи — из преданий о Святой Руси. Мало кто хочет признать, что перед нами сложное явление, и знание, необходимое для его понимания, надо собирать по крупицам, без грантов и премий.

Но сколько-то готовых к этой работе есть.

22.07.2013

Послушав и почитав доклады умных людей, историков и социологов, можно сделать такой комментарий, опираясь на их тексты.

Прежде всего, не был уточнен предмет разговора. Часто подменяют смысл слова «история» и говорят о разных вещах. История как реальность прошлого , как предмет науки или как предмет школьного образования — разные вещи. Они настолько разные, что лежат в плоскостях, которые пересекаются, но практически не соприкасаются. Споры академиков-историков и политиков из наших национальных республик напоминают разговоры глухих — каждый о своем. Федеральные политики пытаются их примирить, но как это сделать, если они говорят о разных вещах?

История как наука дает нам лишь модели прошлого, отбирая из реальности ничтожную выборку фактов. Это не истинное знание о прошлом, а именно модели — инструмент познания, чтобы конструировать систему координат для настоящего и будущего. Хороший историк дает крупицу достоверного знания, но она не раскрывает истину. Из прошлого можно создать множество моделей, несовместимых между собой, причем опираясь на факты. Опираясь на эту науку, единого учебника нельзя составить в принципе.

А какова политика центра в лице Минобрнауки? Вот 2001-й год, Министерство образования ставит гриф на учебник «Отечественная история XX века»; в конце раздела — контрольный вопрос: «Согласны ли Вы, что в России создано полицейское государство?» — школьник должен обдумать эту мысль Явлинского. Это педагогический абсурд, в конце 2003 г. гриф сняли, а первый замминистра объяснил: «Для девяностых годов такой учебник был нормален». Как это понять: тогда вся страна была сумасшедшим домом?

Тут ни при чем демократия. История как наука ищет знание, исходя из ограничений своих моделей прошлого. А история в образовании исходит из ограничений восприятия школьника. И сообщать ему даже достоверное знание, разрушающее его образ мира, граничит с преступлением. Ибо знание — сила, а воздействовать на ребенка силой надо осторожно.