Хантер Томпсон - Страх и отвращение предвыборной гонки – 72

В Майами Макговерн даже не рассматривал кандидатуру Шрайвера [114]и не отдавал особого предпочтения Иглтону, так как до самого последнего момента — который наступил примерно за шесть часов до истечения срока в четверг — был уверен, что Тед Кеннеди войдет в связку. Он даже не задумывался всерьез об альтернативных кандидатах, потому что, как и большинство высокопоставленных представителей его штаба, воспринимал неясную реакцию Кеннеди на предложение поста вице-президента как своего рода тонкий флирт, который в конечном итоге обернется согласием. Связка Макговерн / Кеннеди смогла бы, наконец-то, выбить почву из-под ног у Никсона и к тому же дала бы Тедди гарантированную стартовую площадку для выборов 1980 года, когда он будет на два года моложе, чем Макговерн сегодня.

В самом деле. На бумаге этот расклад выглядел очень осмысленно, и я вспоминаю, что приводил те же доводы несколько месяцев назад, но никогда раньше я не передавал его по моджо-проводу и теперь понял, что в этом нет вообще никакого смысла. В этой идее выдвижения Теда Кеннеди на пост вице-президента с самого начала было что-то не то; это выглядело бы, как если «Джетс» продали бы Джо Нэмэта [115]даласским «Ковбоям» в качестве замены Роджера Стаубаха.

В каком-то смысле это была бы отличная сделка, но Нэмэт никогда не согласился бы на нее, и по тем же причинам Кеннеди не захотел на восемь лет оставлять свои президентские амбиции в подвешенном состоянии ради Макговерна или кого-либо еще. У суперзвезд-политиков и суперзвезд-квотербеков чувствительное самолюбие, и люди, которые живут на этом уровне, привыкают к разреженному воздуху. На небольшой высоте над уровнем моря у них возникают проблемы с дыханием, а если они не могут нормально дышать, то не могут и функционировать.

Самолюбие является здесь решающим фактором, но это слишком тонкая штука, чтобы рассуждать о ней на бумаге — особенно размера 3×5, который рекомендует Макговерн. Регистрационные карточки удобны для агитации на избирательных участках и для людей, которые хотят с размахом утвердиться в десятичной классификации Дьюи [116], но они совсем не годятся для каталогизации таких вещей, как похоть, честолюбие или безумие.

Это может объяснить, почему Макговерн не стал работать с Кеннеди. Это было на редкость разумно — и в то же время это было ошибкой, потому что человек, чующий запах Белого дома, редко бывает разумным. Он больше похож на зверя в лихорадке: на лося в брачный период, который слепо сокрушает деревья, томимый желанием кого-то поиметь. Кого угодно! Корову, теленка, кобылу — любого зверя из плоти и крови, имеющего подходящее отверстие. Около 50 недель в году лоси-быки бывают очень хитрыми и осторожными животными. Они настолько чувствительны, что только исключительно искусный охотник может приблизиться к ним на расстояние меньше 900 м… Но когда осенью наступает брачный период, любой выродок, готовый подудеть в манок, может за десять минут приманить лося-быка даже к своей машине, если будет вести ее на расстоянии слышимости.

Во время гона тупые ублюдки теряют всякий контроль над собой. Их глаза тускнеют, их уши заполняются горячим воском, их половые органы разбухают от крови. Все, что звучит, как лосиха в течке, плавит центральную нервную систему любого быка. И он готов мчаться сквозь лес, как огромное пушечное ядро, сокрушая молодые деревца и оставляя окровавленные ошметки собственной кожи на коре и сучьях исполинов. Эти самцы ведут себя, как акулы в безумстве кормежки, нападая друг на друга с яростью наркоторговцев, потерявших рассудок от собственного товара.

Карьерист-политик, наконец почуявший Белый дом, не сильно отличается от лося-быка во время гона. Он не остановится ни перед чем, громя все, что встречается на его пути. Тех, с кем он не может справиться, он наймет или — если это невозможно — заключит сделку. Большинству людей это трудно понять, потому что мало кто из нас когда-нибудь приближался к абсолютной власти и успеху, которые олицетворяет для карьериста-политика Белый дом.

Президентство является пределом его стремлений. Больше не существует ничего. Валюта политики — это власть, и если вы уже были самым могущественным человеком в мире в течение четырех лет, то готовы пустить под откос все остальное, за исключением еще четырех лет в том же качестве.