Михаил Леонтьев - Идеология суверенитета. От имитации к подлинности

М. В. Леонтьев:— Ну, вот и я не знаю как. Терпят зачем-то. Именно поэтому формат короткий: зритель не успевает понять, что мы занимаемся здесь не телевидением (смеются).

Что такое телевидение? Я сейчас говорю о политической журналистике, давайте уж не будем трогать шоу-бизнес…

В. Р. Легойда:— Да мы уже договорились и о политике не говорить! (смеется)

М. В. Леонтьев:— Идеальные телевизионные политические журналисты — Леонид Парфенов и Сергей Доренко. Два очень разных человека, совсем разные, но оба такие вот «телевизионные животные». И тот и другой смыслами не занимаются, они занимаются формированием образов. По-разному совершенно, потому что у них совсем разная фокусная аудитория. Парфенов адекватен для своих. Но то, чем он занимается, — это импрессионизм. Даже свои исторические полотна он вычищает от всяких признаков какой-либо аналитики. Он работает картинкой, образом, он работает стилем. Это и есть чистый инструмент телевидения как таковой.

В этом смысле я — очень плохой телевизионщик, совершенно откровенно говорю. Поэтому я всегда всячески избегал чисто телевизионных форматов, которые мне пытались предлагать: ток-шоу и т. д. Вот Познер может вести ток-шоу. У нас с Познером очень разные вкусы и взгляды, очень разные. Я не буду сейчас по этому поводу высказывать своих суждений. Но как телевизионный модератор он — высокий профессионал, он умеет это вести. Я не умею, это другая профессия. Не умею, не могу и не хочу — мне это в принципе неинтересно.

В. Р. Легойда:— А значит ли это, что, по-вашему, на телевидении вообще практически невозможно говорить о смыслах?

М. В. Леонтьев:— Ну, очень сложно! Вообще, на телевидении начинают говорить о смыслах тогда, когда для этого нет другого места. Очевидно, это случается из-за того, что обессмысленность дошла до определенного предела, и поэтому открылась эта противоестественная ниша. Наверное, она должна когда-то закрыться.

Когда ты имеешь аудиторию 50–60 миллионов человек, твоя задача состоит в том, чтобы максимально эту аудиторию удержать, не потерять, поскольку это самый прайм-тайм, самое рейтинговое время. Канал не может позволить себе в это время потерять две трети аудитории и разговаривать с оставшимися «искателями смысла». Я в свое время уже говорил и сейчас повторю, что человек, который занимается телевидением, в течение нескольких лет с неизбежностью превращается либо в кретина, либо в шоумена. В шоумена я точно не превратился пока, к счастью. Значит, остается второй вариант.

В. Р. Легойда: — Как-то вы жестко!

М. В. Леонтьев:— Ну, вы знаете, во всякой шутке есть доля шутки. Когда я приходил на телевидение, меня страшно грузил телевизионный формат, мне было очень тяжело, потому что я понимал, что Бог — в деталях. Чем лучше я знал предмет, тем сложнее мне было сделать по нему эфир. Я думаю, что у «Спаса» — все-таки другая аудитория, к счастью. Это аудитория, которая сознательно смотрит именно этот канал, она в контексте. Когда ты работаешь с телезрителем массового канала, например, Первого, то ты должен помнить, что, даже если ты сделал тридцатую передачу про то же самое, люди не помнят, или не знают, или не смотрели ничего до этого. Ты должен начать с начала. Потом ты должен заинтересовать зрителей, то есть сразу, в первой строке, объяснить, почему им это важно. Иначе они просто переключаются на другой канал. И ты должен быть им понятен. Ты не можешь в процессе нагрузить их никаким знанием, которое для них непонятно, потому что они теряют нить рассуждений. Это же не газеты, они же не могут перечитать или переспросить.

В. Р. Легойда: — Ну, можно записать и пересматривать. Но это, скорее, уже критика какая-нибудь.

М. В. Леонтьев:— Это уже другая аудитория. Мы говорим о массовой аудитории. Поэтому упрощение, то есть степень популяризации, а зачастую вульгаризации вопроса — очень высокая. И моя задача заключается в том, чтобы постараться, по возможности, не упустить основной смысл. Поэтому темы, которые являются предметом моих программ, — это темы, которые для меня, во всяком случае, абсолютно прозрачны и ясны. Есть масса тем, которые не являются для меня настолько однозначными. Но значит, я ими и не могу заниматься.

В. Р. Легойда: — Вот в этой связи, — простите, что перебиваю! — вопрос, который меня очень давно волнует. Когда-то была большая дискуссия на одном из интернет-сайтов, посвященных средствам массовой информации. Тезисом, который в эту дискуссию был вброшен и вокруг которого дискуссия развивалась, было то, что религия со своим богословским, историческим, духовным контекстом принципиально невместима в формат СМИ. Эта мысль была предельно жестко сформулирована, и копья ломались довольно долго. Для меня это вопрос, опять же, принципиальный: зачем мы всем этим занимаемся, если это все равно невозможно? Ведь это разговор о смыслах!