А. Клименко - Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина

– Всемилостивейшая государыня! – отвечает синод. – С благоговением выслушали мы твое исповедание, со смирением обличения в глубине своих совестей мы признаем и без колебаний исповедуем святость двуперстия. Но здесь, в общем собрании, с сенатом мы обязаны рассуждать не только как пастыри, но как государственные деятели и администраторы. Прими во внимание, государыня, невежество и грубость русского народа. Ежели и может что его обуздывать, то это одна сила и страх. Какую же силу и какой страх может чувствовать народ к правительству, которое именем Бога и Его Церкви изреченные повеления обращает в ничто, повеления, которые честно и грозно содержал целый ряд правительств? Твоя воля и твоя власть. Но, великая государыня, мы, всероссийский синод, за себя и за всех архипастырей российской церкви – и настоящих, и будущих – дерзаем тебе сказать, что не примем участия в разрушении тобою православной церкви и собственного твоего престола.

– Слышите, гг. сенаторы! – к сенату обращает речь императрица. – По окончательному приговору архипастырей и церковь, и престол рушатся, если мы окажем справедливость нашему верному народу, окажем уважение к тому, что для него и есть, и искони было священно; ежели мы, даровав ему свободу креститься двумя перстами, почтим его предков, а почтив предков, удесятерим силу и крепость государства. По словам св. синода, и церкви, и престолу грозит разрушение, если мы будем управлять разумно, просвещенно, справедливо к человечеству. По св. синоду, и церковь, и престол крепки только насилием, проклятиями и смертельными казнями за слагание двух перстов и за молитву, и за именование в молитве Спасителя «Сыном Божиим» и т. д. Я могла бы продолжать бесконечно, но и наш язык, и ваш слух для нынешнего дня уже довольно натерпелись, теперь, гг. правительствующий сенат, извольте сказать нам ваше мнение.

– Всемилостивейшая государыня! – отвечает сенат. – Сии три часа, в которые слух наш преисполнился слышанием твоих поистине боговдохновенных речей, и сей день, 15 сентября, впишется и на небесах, и в книгу жизни, и здесь, и на земле в сердцах твоего народа и его истории. А в объяснениях и воззрениях св. синода не находим ничего твердого и основательного. А потому ты поступишь как истинная мать Отечества, если всемилостивейшим манифестом, помимо св. синода, объявишь российскому народу свободу креста и обряда, что ты уже обещала.

– Благодарю вас, правительствующий сенат, – отвечает государыня. – Благодарю за ваше решение: в нем выразилась и мудрость, и попечительность о благе народа, всегда вам свойственная. Но мы не принимаем вашего решения. Правда, как императрица, как прирожденная самодержавная представительница русского народа в делах его церкви и государства, как сам народ, мы и Богом, и народом облечены правом и властью установлять все для него полезное и освобождать его от всего ему несвойственного, и, прибавляю, принятием предлагаемой вами меры мы придали бы необычайный блеск и нашему царствованию и, что важнее, самому императорскому престолу. Но мы не желаем в глазах народа унизить св. синод, это – за неимением лучшего – высшее церковное учреждение, приняв не только помимо его, но и прямо вопреки ему, меру неизмеримо великой важности. Не желаем также положить на св. синод неизгладимого пятна в истории и, что считаем и того важнее, обнаружить пред очами иноземцев внутреннюю нашу неприглядность. У нас есть мера, которая не касается ни прав, ни убеждений св. синода, а между тем дает нам возможность исполнить сейчас данное нами обещание, – сегодня же дать верному нам русскому народу крестное слагание для крестного знамения, – обещание, которое мы торжественно и трикратно подтвердили знамением креста, и, как вы видели, не синодское слагание перстов, слагание, навязанное некогда русскому народу насилием, невежеством и изуверством, слагание, которое введено с проклятиями из проклятий, истязаниями и смертельными казнями. Народу, любезному нам русскому народу, не как невежественному и грубому, как думают о нем преосвященные отцы, дадим свободу обряда, в котором так сердечно и глубоко, как ни в одном из народов мира, развита вера во Христа и к престолу. Мера эта, гг. сенаторы, – отмена государственной религии и полная свобода вероисповеданий. Секретарь, садитесь и пишите в этом смысле наш всемилостивейший манифест.

– Всемилостивейшая государыня! – бросившись на колена, возопили члены синода. – Что вы делаете? Вы разрушаете и церковь и престол!