Юлия Юшкова-Борисова - Понять Молдову. Записки странствующих социологов

В ситуации постоянного обкрадывания и постоянной угрозы войны или текущей войны главной явилась ценность выживания, ценность сытости, довольства, ценность сильного и здорового тела, которое хорошо служит своему хозяину . Назовем эту ценность ценностью телесности для краткости.

Мы первый раз поняли, что такое гедонизм, на практике, когда стали изучать Молдову. Молдавские рестораны хороши. В них всегда вкусная готовят. В любой ценовой категории. Официант будет расспрашивать вас, что вам не понравилось, если вы не доели, и обязательно передаст повару ваши слова.

Молдаване любят готовить и дома готовят много, и мужчины и женщины. Они всегда в поисках самого лучшего рецепта еды и напитков. Это бесконечный процесс, это его форма самовыражения молдаванина и его способ познания мира, его поэзия и его религия.

Я поймала себя на мысли, что избегаю описывать эту ценность, потому что она прямо перпендикулярна той системе, в которой выросла я. Европейский Север не располагает к изысканности еды. Аскетизм был вынужденным условием выживания. Пера-богатырь, сказочный герой коми сказок, будучи приглашенным к бедной вдове помочь ей выстроить дом, работает за семерых, а потом просит вдову размочить ему лесной мох и подать как похлебку, чтобы не вводить вдову в чрезмерный расход еды и последующий за ним зимний голод. Он ест мох и нахваливает похлебку. Умение есть невкусную, горькую еду – его вторая доблесть после трудовой. Северная кухня тяготеет к упрощению технологии, к сокращению усилий на приготовление пищи и на ведение домашнего хозяйства в целом. Экономия усилий в условиях скудных ресурсов. В Молдавии же мы наблюдали большие траты как продуктов, так и времени и сил на приготовление вкусной, изысканной еды. Мне потребовалось душевное усилие, чтобы вернуться на позицию наблюдателя и фиксатора происходящего. Это вообще очень сложно – абстрагироваться от своего буйствующего «я», требующего немедленно прекратить банкет и начать подводить счета. Надеюсь, что я смогла это сделать!

Ценность телесности распространяется и на другие нужды тела. На комфортное жилье, на одежду, на предметы быта и обихода. В casa mare обязательно стоит кровать, застеленная прекрасным, тонким, вышитым бельем, или хотя бы выставлены на обозрение гостя большие мягкие подушки.

Молдаване всегда модно одеты. Качество одежды определяется достатком человека, но житель Молдовы почти в любом случае одет модно и по возможности богато.

Ценность телесности – базовая и ведущая ценность для молдаван. Эта ценность спасла людей от смерти в годы разорений, войн, грабежей, она заставляла их работать до седьмого пота, работать через силу, спасая себя и свое потомство. Она выводила из от горя и отупения, в которое впадает разоренный человек. Мотивируемые ею молдаване вновь и вновь сажали, подрезали, окучивали и собирали.

Опять же, именно она служит бытовому накопительству, на ней стоят молдавские погреба с вином и соленьями, которые есть в любом доме, самом бедном и самом богатом. Точнее, чем богаче дом, тем больше погреб, а не наоборот, как в России. В настоящем молдавском доме никто в магазин за вином и закуской не ходит.

Погреб – это песня души молдаванина, болгары и гагаузы соперничают с ним, но нисколько не отстают. Погреб должен быть вырыт и наполнен в любом государстве, где построен дом молдаванина. Инфлакарата рассказала мне историю о женщине, которая уехала в Италию и там стала успешным врачом. Она построила большой дом в престижном пригороде Милана и несказанно изумила всех соседей погребом, в который она их пригласила, наполнив его по всем молдавским правилам. Все соседи недоумевают, зачем она это делает. Она же гордится собой. Она хозяйка, настоящая хозяйка. У нее полный погреб.

(Когда я писала эти строки, мир еще не знал о новом коронавирусе. Когда я редактировала текст, эпидемия в Италии уже унесла жизни нескольких тысяч человек и страна находилась в режиме самоизоляции. В этом контексте я по-новому взглянула на погреб в доме под Миланом.)

Когда я была в гостях у друзей в коттеджном поселке под Кишиневом, который его обитатели называют «местной Рублевкой», мое внимание привлек большой дом с немалым участком возле него. Весь участок был распахан. Виднелся виноградник и хозяйственные постройки.

– Это дом одного силовика на пенсии, – сказали мне друзья. – У него даже трактор небольшой есть.

– И погреб есть?

– А как же? – друзья посмотрели на меня так, как будто я спросила, а есть ли в доме водопровод.