Желю Желев - Фашизм. Тоталитарное государство

Естественно, должны были наказать и меня, но так как к тому времени я уже давно был исключен из партии, на мою долю оставалось только «административное воздействие». Меня освободили от должности заведующего секцией, вывели из ученого совета Института культуры. И, дабы избежать скандала, сделали это иезуитским способом: объявили о реорганизации института, в результате которой моя секция «Культура и жизнь» оказалась упраздненной. В списке членов вновь созданного ученого совета не оказалось только одной фамилии — моей.

Я мог бы протестовать, но не стал. Было неудобно защищать себя, когда из-за меня пострадали другие, причем в гораздо большей степени. К сожалению, я ничем не мог помочь им.

Расчет властей на то, что репрессивными мерами удастся запугать культурную общественность, заставить ее публично не комментировать «Фашизм», помешать обладателям книги знакомить с ней друзей и знакомых, не оправдался. Общественный интерес уже стал настолько большим, что репрессии только подлили масла в огонь. Люди, вряд ли когда-либо раньше читавшие политическую литературу, бросились искать «Фашизм».

Тогда власти решили действовать обходным путем, более гибко. Молниеносно было организовано издание двух исследований: первое — «Фашизм: теория и практика» французского автора Бурдерона, второе — «Мифы и действительность» Д. Мельникова и Л. Черной из СССР. Обе книги были документальными. Но...

ЦК организовал разгромную рецензию на мою книгу. Рожденная в муках, она вышла наконец в 12-м номере журнала «Философска мисъл» за 1982 год. Называлась она «За научный, марксистско-ленинский анализ фашизма» и была подписана Митрю Янковым. Основным обвинением было, что в книге нет классово-партийного анализа фашизма, и потому она написана, дескать, не с марксистско-ленинских позиций. Кроме того, в рецензии содержалось абсурдное обвинение в том, что автор — плагиатор и списал все с книги Карла Поппера «Открытое общество». Я был вынужден ответить на грубую и наивную клевету открытым письмом в редакцию. Я настаивал, чтобы либо были предъявлены доказательства плагиата, как это принято во всем мире, либо мне были принесены публичные извинения, в противном случае я оставлял за собой право обратиться в суд. Я действительно был намерен судиться с членами редколлегии журнала, но более мудрые мои друзья убедили меня не заниматься бесполезным делом. Группа активных борцов против фашизма, среди которых такие известные, как Борис Делчев, Брайко Кофарджиев, Борис Спасов, Дачо Маринов, Дучо Мундров, Искри Панова, Невена Мечкова, Радой Ралин, а также более молодые коллеги — Ана Серафимова, Евгения Иванова, Илия Иванов, — написали протесты главному редактору «Философска мисъл», выразив возмущение тем, что в журнале предоставляется место ругательным статьям в духе 50-х годов, а обруганный лишается возможности ответить...

Такие протесты, очевидно, стали неожиданностью для властей, так как в ответ был предпринят крайне непопулярный шаг: авторов писем начали вызывать на «товарищеский» разговор в разные инстанции, где их пытались убедить отказаться от защиты «Фашизма». Никто, разумеется, не отказался. Во время этих «товарищеских» разговоров каждая сторона старалась убедить другую изменить свое мнение. Радой Ралин, которого пригласили на разговор с руководством Философского института в присутствии академика Саввы Гановского, профессоров Ивана Калайкова, Тодора Стойчева и других, заявил собравшимся, что «Фашизм» должен быть введен в качестве учебника в курс партийного строительства, изучаемого в Высшей партийной школе. «Комиссия», решив, что это очередная политическая шутка Радоя, долго смеялась, но когда поняла, что он говорит вполне серьезно, была обескуражена, и беседа перешла уже на другие темы...

Все это не только удерживало книгу в центре общественного внимания, но и постоянно увеличивало интерес к ней. Из факта литературного книга превратилась в политическое событие. Возникло спонтанное движение в защиту пострадавших редакторов и рецензентов. Ко мне шли и шли люди, они выражали мне свою поддержку и солидарность. Доносились, разумеется, и угрозы расправиться со мной, выселить меня из Софии, отправить в ссылку и даже ликвидировать!

Интерес к книге был так велик, что она стала обрастать неким политическим фольклором. Комические ситуации, слухи и легенды, связанные с ней, служили основой для новых политических анекдотов. Позволю себе рассказать некоторые.