Езид Гехинский - Россия во мгле, 2020. Книга первая

Пример разрыва между «великим» государством и вечно нуждающимся населением в классической форме предоставил Цивилизации Советский Союз, пример того, чем завершился этот разрыв между Величием и Нищетой. […]

Сценарии «ухода из цивилизации» или даже простого развала (расчленения страны) не являются гипотетическими суждениями. Об этом свидетельствует вся российская история на протяжении столетий. Россия всегда была крайне неустойчивой, нестабильной страной. Страна бунтов и восстаний, страна террора, войн и революций. Страна контрастов, где узкие группки негодяев грабили полуголодное и нищее население. При этом колоссальная территориальная протяжённость, 70% территорий малонаселённые, с отдельными городами-очагами индустриального развития, окружённые бескрайними депрессивными районами. Чудовищная «доходная стратификация» – десятки миллионов бедняков и 200 миллиардеров (а не два десятка, как утверждает Forbes). […]

Иллюстрация крайне поверхностного подхода к решению важнейшей задачи, затрагивающей судьбы миллионов людей, это – во-первых, обесценение личных вкладов десятков миллионов людей осенью 1991 года правительством Ельцина – Бурбулиса – Гайдара; во-вторых, проведённая ваучеризация, когда за каждый ваучер было обещано «по две автомашины «Волга». На деле эта акция превратилась в грандиозный обман, когда обогатились группки мошенников, скупающих за бесценок эти ваучеры, а затем за счёт этих бумажек скупившие государственные предприятия вместе с их рабочими и инженерами (за счёт их же ваучеров). Трудно отделаться от впечатления, что «скупщики ваучеров» были подготовлены авторами «схемы приватизации».

Отсюда я делаю ещё один вывод: расстрел Парламента преследовал также цель уйти от ответственности за такую приватизацию, осуществлённую правительством с явным нарушением законодательства (не говоря уже о таких категориях как мораль, нравственность, совесть).

Вывод:

Во-первых, ельцинский «курс реформ» и появившаяся частная собственность и что важнее – сам принцип частной собственности – всё это оказалось дискредитированным в глазах народа.

Во-вторых, конституционный принцип, провозглашающий, что Российское государство – это социальное государство, на деле остаётся пустым звуком. […]

И я утверждал, что перевод огромной по масштабам социалистической экономики России в «режим» капиталистической принципиально невозможно осуществить без необычайно высокой активности государства, его целесообразной деятельности. Вокруг этого главного вопроса и шла борьба между Парламентом и Президентско-правительственной стороной. Последняя исходила из того, что «надо» просто передать государственную собственность в руки частных лиц (и неважно в «какие», неважно – как они будут ею распоряжаться, неважно – что отсутствует вообще рыночная среда, неважно, что нет управленческих кадров для частных компаний и в целом не существует рыночная инфраструктура и т. д.). Главное, – утверждали они, – «не допустить возможности возврата социализма», то есть для них идеологическая задача была превыше всего. Хотя это не касалось их деятельности: правительство было назначено Парламентом и перед ним ответственно и должно было только выполнять чётко обозначенные в Законе о Правительстве задачи и функции. Но тем не менее, эти «умники» стали играть в политику, что поощрялось президентом, великим любителем стравливания людей, политических сил и просто сторонником конфликтов, склок и передряг, в том числе в «ближнем круге». […]

Государство ни при каких обстоятельствах не должно допустить ухудшения материального положения населения. Не следует спешить капитализировать огромную страну в течение одного или двух лет – этот тезис мною повторяется многократно, вплоть до октябрьского расстрела Парламента.

Вопреки здравому смыслу, не считаясь с волей народа и законами, принятыми Верховным Советом и подписанными президентом, игнорируя многовековой опыт развитых стран мира, слабое, некомпетентное ельцинское правительство ввергло общество в экономический хаос, называя свою разрушительную деятельность «реформами по созданию рынка». […]

Для меня, который вырос в условиях сталинской депортации и с юности познал несправедливость существующей власти, и для моих единомышленников в Верховном Совете такие понятия как интересы народа, справедливость, честное служение обществу – не были фразами; я был их пленником. Хорошо зная многовековую историю России, мы хотели круто изменить трагическую парадигму её развития. На протяжении веков российское государство сохраняло свои особенности как восточной (азиатской) деспотии, приобретая со временем некоторый европейский фасад. Отношения же между людьми, по своей сущности, мало изменялись как отношения между господином и холопом. Достигнув выдающихся результатов в области образования и культуры за десятилетия социализма, народы СССР оставались в замкнутом круге этих же отношений. И причиной этого являлись не некие «загадки таинственной русской души», поисками которой занята 200 лет Европа, а элементарная бедность и нищета, сохранявшаяся на протяжении столетий.