Ив Плассеро - Идентичность народов Европы

Позднее интересы развития промышленности и торговли продиктовали необходимость унификации норм, единиц измерения, порядков в целях обеспечения рентабельности экономических операций в масштабах каждой страны. Создание рамок для внутренних экономических отношений внутри государства в сочетании с протекционизмом во внешней политике способствовало закреплению населения внутри государственных границ [6] Например, Elias (Norbert). La dynamique de l’Occident. Paris, Edition Agora pocket, 2007. .

Указанная линия на разрушение «идентичностей исходного порядка», которую уже на ранних стадиях своего существования стали проводить западноевропейские государства, была позднее взята на вооружение государствами Центральной и Восточной Европы, руководствовавшимися политикой государственного национализма [7] В этой политике особенно преуспели некоторые правители, в частности в Великобритании и во Франции: на основе противопоставления различных групп они создали «единый народ». Другие, например Габсбурги, преуспели меньше, допустив в 1918 г. создание нескольких государств-преемников, каждое из которых предприняло волюнтаристскую политику в целях Nation Building . . Так, например, Венгрия, которая до этого несколько веков подряд сопротивлялась немецкому языку, борясь за право пользоваться венгерским, в конце XIX в. начала политику насильственной «мадьяризации» в отношении хорватов, словаков и румын. Кампания искоренения различий с особым усердием коснулась идентичностей и даже скорее разнообразных культурных проявлений «инаковости», особенно на уровне меньшинств. Поэтому ключевым инструментом строителей государств-наций является «политика конкретного языка» [8] См. об этом: Certeau (Michel de), Julia (Dominique), Revel (Jacques). Une politique de la langue . Paris, Gallimard, 1975. , направленная на превращение языка власти в идиому всей страны. Несмотря на живейший подъём чувств идентичности в XIX и особенно в XX в., в последнее время описанные процессы энтропии, как кажется, почти достигли своей цели. За исключением так называемых «национальных» языков, как, например, немецкий, датский и т. д., традиционные европейские языки так или иначе переживают плохие времена: их носители стареют, а их воля к жизни выдыхается [9] Некоторые языки окончательно исчезают, как, например, далматинский. .

Франция является чемпионом в вопросах успешного искоренения местных языков: в её активе полное или частичное уничтожение по меньшей мере семи коренных языков и ещё большего числа диалектов. Можно ограничиться примером хотя бы окситанского языка, на котором ещё недавно говорило всё население юга Франции (напомним, что в XVII в. говоривший на французском языке великий драматург Расин, сосланный в Альби, жаловался, что местные жители не понимают его): в наши дни окситанский язык исчезает прямо у нас на глазах.

Склонность государств совершенствовать однородность общества, устраняя культурные различия в рамках контролируемой территории, долгое время рассматривалась как естественная и безобидная. По мере развития, со второй половины XIX в., национальных движений эта линия воспринимается меньшинствами как проявление в их отношении высокомерия или даже расизма.

Классический расизм, или расизм, представляющий собой форму нетерпимости к существованию другого, является давним феноменом. В Европе его жертвами издавна было чёрное население, евреи, выходцы из Магриба. Другой, т. е. тот, кто отличается от общности-референта по цвету, расе, языку, религии и т. д., исключается из полноценного участия в её жизни. В рамках колониальной политики в заморских территориях расизм функционировал как часть государственных механизмов. Увы, в наших современных обществах подобное отношение к человеку, которое в равной мере унижает и гонителя, и гонимого, всё более активно проявляет себя под разными личинами. Расизм стоит за отказом принимать в сообщество определённых индивидов (в частности, в плане доступа к рабочим местам); создавая гетто и препятствуя интеграции, он способствует нагнетанию напряжённости в отношениях между группами. Возникающие противоречия имеют скорее социальную, чем чисто культурную природу; они ещё больше увеличивают неравенство и провоцируют сегрегацию. Для тех, кто не похож на представителей главенствующей группы, единственным путём к признанию является ассимиляция или уподобление им (в причёске, одежде, языке).

Наряду с этой хорошо известной ситуацией в западных обществах встречается более лицемерная и одновременно менее заметная форма презрительного отношения к другому. Речь идёт о феномене, который в одной из наших предыдущих книг мы назвали «расизмом интеграции» [10] Plasseraud (Yves). Une et indivisible? Quimper, Nature et Bretagne, 1980. . В отличие от классического расиста, такой расист не проявляет открыто неприятие другого. Во имя «демократической» идеологии он просто отказывается признать и принять во внимание отличия, на которых настаивает его оппонент. Во Франции этот вид расизма особенно заметен. Якобинское государство впитало в свои структуры принципы равенства, основополагающие для французской нации, и на этом основании воспринимает своих граждан как взаимозаменяемых в культурном плане индивидов [11] Об этом см.: Lebesque (Morvan). Comment peut-on être breton? Essai sur la démocratie française . Paris, Le Seuil, 1970. .