Вардан Багдасарян - Октябрь 1917-го. Русский проект

Концептуально как контрколлективизация сталинские репрессии рассматриваются американским историком и политологом Р. Такером. Согласно его оценке, директивы вождя с 1935 г. приобретают «прокрестьянскую окраску». Проект «октябрьской революции на селе» провалился. Осознав его неудачу, Сталин занял позицию, противоположную той, на которой сам находился в 1929 г. Вопреки прежней классовой нетерпимости, он заявлял, что «не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти». [167]В то же самое время, когда прозвучали призывы к толерантному отношению к прежним записным врагам социализма, шло активное истребление бывшей партэлиты. [168]

«Большой террор», колоссальные жертвы и трагедии были объективно предопределены выбранной руководством страны логикой государственного строительства. Революционные кадры стали лишними в постреволюционную эпоху. По мере укрепления государственности все более обнаруживался их антагонизм по отношению к формируемой государственной системе. Победив в 1917 году, они по-прежнему отождествляли себя с революционной властью и отказывались признавать новые реалии. Имел место реальный социальный и политический конфликт. Сам переход от революционной эпохи к этапу государственного строительства предопределил, таким образом, их истребление. [169]

Перспектива мировой революции стала в глазах прагматически мыслящей части большевиков призрачной. Идея строительства социализма в одной стране противоречила марксистскому пониманию природы всемирного коммунистического строительства. Удержаться у власти представлялось возможным, лишь вернувшись к дореволюционным цивилизационным формам существования России. Б. И. Николаевский в доказательстве сталинского поворота апеллировал к секретному Постановлению Политбюро ВКП(б) от 24 мая 1934 г., протоколы которого попали в распоряжение немцев. Вероятность фальсификации не снимает определенное отражение в нем логики трансформации большевистского режима. «ВКП(б), – указывалось в документе, – должна временно отказаться от самого своего идейного существа для того, чтобы сохранить и укрепить свою политическую власть над страною. Советское правительство должно на время перестать быть коммунистическим в своих действиях и мероприятиях, ставя себе единственной целью быть прочной и сильной властью, опирающейся на широкие народные массы в случае угрозы извне». [170]

К середине 1930-х гг. стало очевидным, что Коминтерн потерпел идеологический крах. Фактическое упразднение данной структуры было лишь делом времени. [171]

Большая партийная чистка представляла собой одну из возможных форм кадровой ротации. Одной из ее причин была тенденция бюрократического перерождения советского режима. Из партработников высшего звена формировалось некое привилегированное сословие, новый «эксплуататорский» класс. По свидетельству современников, вместо купцов, фабрикантов и помещиков в ресторане «Арбат» стали обедать новые назначенцы власти.

Буржуазное разложение бывших героев революции и Гражданской войны достигло к середине 1930-х гг. столь значительных масштабов, что стало составлять угрозу для коммунистических завоеваний. Писатель В. Красильщиков вкладывает в уста Сталина, дискутирующего с Г. К. Орджоникидзе, следующее рассуждение: «Наши сановники губят наши благие начинания на корню путем чисто чиновничьего убийства живого дела… Объявляю им войну не на жизнь, а на смерть, до полного истребления – или я, или они. Можем ли мы либеральничать, когда в стране беспорядок, неорганизованность, недисциплинированность?.. Бюрократизм, хаос, ляпанье… Коррупция – уголовно наказуемое злоупотребление служебным положением. Семейственность и протекционизм, которые народ не прощает, которыми тычет нам в нос: «Блат выше Совнаркома!» Можем ли мы допускать все это вообще, и тем более зная, что до войны остаются считанные годы? Есть ли у нас время разбираться, какой удар необходим, а какой лишний? Можем ли мы позволить себе роскошь разбирательства, какой горшок поделом, а какой зря кокнули?» [172]

В соответствии с российской исторической традицией определяющее значение для внутренней политики, а соответственно, и кадровых ротаций, имел также военный фактор. Угроза мировой войны обусловила стремление Сталина обезопасить тыл. Репрессии обрушились на те элементы общества, от которых исходила потенциальная опасность для режима в случае развертывания на территории СССР военных действий. Террор парадоксальным образом стал трагической составляющей сталинского курса на укрепление обороноспособности государства. Характерно, что именно к такому объяснению тридцать седьмого года склонялся посвященный во многие закулисные стороны политики того времени В. М. Молотов. «1937 год, – говорил он в беседе с Ф. Чуевым, – был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны». [173]