Иван Стародубцев - Россия – Турция - 500 лет беспокойного соседства

Переполох на Западе легко объяснить: в случае реализации на практике «Турецкого потока» трубопроводную систему Украины можно было бы порезать на металлолом, ну или пустить на гигантские орга́ны. А российский газ, перестав быть объектом и заложником бесконечных тяжб, прямиком последовал бы в Европу. В свою очередь, Турция, которая на фоне Украины смотрелась тогда надежным и предсказуемым партнером, забирая четверть поставок на собственные нужды, могла бы стать полноправным распорядителем остальных трех четвертей российского голубого топлива. Таким образом, сбывалась многолетняя мечта турецких руководителей о том, чтобы из страны-транзитера превратиться в полноценную энергетическую биржу – центр торговли энергоносителями мирового масштаба. Не стоит забывать, что вплоть до декабря 2014 года «Газпром» от любых разговоров на тему возможности перепродажи Турцией излишков российского газа в третьи страны категорически отказывался. И тут – такой резкий разворот, сулящий южному соседу не только экономическую выгоду, но и серьезное укрепление статуса на международной арене.

Каковы бы ни были трудности, стоящие перед проектом, на протяжении всего 2015 года стороны продолжали демонстрировать решимость в его реализации. Глава «Газпрома» Алексей Миллер и министр энергетики Турции Танер Йылдыз не раз совершали на вертолете демонстративные облеты будущей трассы газопровода, однако в практическую плоскость проект так и не перешел.

Официальной причиной пробуксовки турецкая сторона называла выборный период в стране. 7 июня 2015 года правящей Партии справедливости и развития предстояло переизбираться в Великом национальном собрании (Меджлисе) Турции и, в случае успеха, формировать новое правительство. Если в этой аргументации и присутствовал элемент лукавства и традиционной для турок политической игры под названием «и нашим, и вашим», то есть и Западу, и России, то лишь отчасти. Задача, которая, исходя из опыта прошлых лет, могла выглядеть для партии большинства достаточно тривиальной, при ближайшем рассмотрении таковой отнюдь не являлась.

Дело в том, что Реджеп Эрдоган, первый в турецкой истории «народный президент» страны, избранный не Меджлисом, а «улицей», лелеял переход от парламентской республики к президентской. Сменив после президентских выборов августа 2014 года премьерское кресло на президентское, он немедленно заявил о своей неготовности быть церемонимальным президентом при сильном премьере в рамках существующей в стране парламентской системы государственного устройства. Новый турецкий президент заявил о том, что народ напрямую доверил ему пост, а посему его статус априори выше, чем у премьер-министра, которым, согласно традиции, становится лидер партии большинства, то есть избранник народных избранников. Таким образом, согласно Эрдогану, де-факто система власти в Турции поменялась в сторону президентской формы правления. Осталось лишь привести в соответствие новой политической реальности то, что касается де-юре, то есть принять новую «президентскую» Конституцию страны взамен действующей с 1982 года.

И тут мы подходим к весьма интересному обстоятельству, поскольку для того, чтобы провернуть эту операцию, требовалась не просто победа и формирование однопартийного правительства, а разгром оппонентов – с 330, а еще лучше с 367 депутатскими креслами в 550-местном Меджлисе. Первое в случае реализации давало возможность выносить проект новой Конституции на всенародное голосование, где за него высказывался бы традиционно мобильный и активный электорат Эрдогана, ни разу до сих пор не подводивший своего лидера. Впрочем, второе, разумеется, было предпочтительнее: получение большинства в 2/3 голосов давало бы Партии справедливости и развития возможность решить вопрос, даже не вставая из своих кресел в зале заседания Меджлиса.

В общем, Реджеп Тайип Эрдоган, не любящий мелочиться, отправил однопартийцев «на улицу» добывать даже не 330 и не 367, а все 400 депутатских кресел. Да и сам он, если называть вещи своими именами, действовал на грани фола по отношению к требованию турецкой Конституции о беспартийности президента и о его равноудаленности по отношению ко всем политическим движениям страны. Президент включился в межпартийную борьбу, превращая практически каждое свое публичное выступление в предвыборную агитацию за партию, чьего билета у него больше нет, но с кем он, согласно собственному выражению, «остается сердцем».